Современная австралийская новелла

Он вытащил из ящика стола бутылку виски, и мы выпили с ним вдвоем, как будто я был влиятельным клиентом или членом правления. Для Хозяина у меня тоже есть маска, как раз такая, как нужно. Если хотите, я открою вам свой секрет, он очень прост. Все, что от вас требуется, — это только верить в товар, который нужно продать, а этот товар — вы сами. Вы должны верить в себя и тогда выиграете игру.

Конечно, минуты сомнений тоже бывают. Иногда беспокоишься, что продаешь себе в убыток, тогда лежишь в комнате в каком-нибудь мотеле, в маленьком городишке среди зарослей, лежишь и не можешь заснуть и все думаешь, как поправить дело. Удивительные вещи лезут в голову, когда не можешь заснуть. Я, например, часто думаю о войне. В нашем взводе была четверка: Мэк, Робби, Лофти и я. Тогда все было проще. Я хочу сказать, тогда надо было бороться с одним сильным врагом, а не с сотней мелких. Для этих трех мне не нужна была маска. Нельзя носить маску, когда вместе ешь, спишь, дерешься и, прямо сказать, живешь в той же шкуре, что твои товарищи. Они знают, что тебе страшно, что ты голоден, что от тебя разит, что тебя мучает жажда, потому что им тоже не слаще, они знают, что ты можешь потерять голову от страха или взбеситься от ярости, и ты знаешь то же самое про них, и никто никогда про ото не говорит, потому что тут не о чем говорить. Один здоровенный верзила из Иностранного легиона проткнул Робби штыком в Палестине. Я весь день сходил с ума. Лофти судьба настигла в Буне, и он двое суток подыхал на жаре. Почти все время без сознания. Мэк жив до сих пор, но мы теперь редко видимся. Он работает на железной дороге. В День анзаков мы обычно хорошо набираемся, пьем в память тех двоих, а говорить почти не говорим. Нам незачем говорить, мы и так все знаем друг про друга, хотя с тех пор мы оба здорово изменились. Может быть, мы придумали, какими мы были в те дни, и нам не хочется портить маски. И все-таки в армии во время войны жизнь была куда проще.

Только один смертный на земле думает обо всем так же, как я, — Эдди, — Иногда мне кажется, что это нехорошо: нельзя, чтобы какой-то человек разбирался до тонкости во всех пружинках, запрятанных в другом человеке, как разбирается во мне Эдди. Но бывают минуты, когда ни с того ни с сего проснешься в три часа ночи, и на душе скверно, и в голове свербит, что где-то ты свернул не на ту дорогу, что все планы и мечты, сколько их ни было, пошли прахом, и тебе горько, и страшно, и тошно оттого, что ты жулик, в такие минуты достаточно протянуть в темноте руку и прикоснуться к единственному живому существу, которому ты можешь довериться полностью в этом проклятом, несчастном, нелепом, страшном мире, и ты знаешь, что, как только она проснется и поймет, что с тобой (мне ничего не надо ей объяснять, можете не сомневаться), она утешит, и поможет, и поддержит, так что утром ты забудешь о горьких слезах, которые проливал в безрассудном отчаянии часа в три ночи, и снова пойдешь на улицу продавать себя всему свету, хорошо зная, что о твоей слабости не узнает ни одна живая душа. В этом и состоит жизнь. В том, чтобы продавать себя таким способом или другим. Еще одна сделка и еще одна маска.

Перевод Ю. Родман

Как научиться жить

Лоусон обещал зайти сегодня. Провернуть одно дельце. Да нет, я не про это дельце хочу рассказать. Лоусон теперь большой человек, фирма его процветает. А про дельце чего говорить — взятку нужно дать одному политикану; понятно, что лучше меня никто с таким поручением не справится. Тут другое занятно: на прошлой неделе я случайно наткнулся на Петтерсона, и оттого, что я снова встретился с Лоусоном и Петтерсоном, да еще почти одновременно, мне вспомнилась давнишняя история, двадцать три года с тех пор прошло, а помню, будто вчера все было.

Мы тогда служили на флоте. Я был уже старшиной, хотя прослужил всего пять лет. На флоте быстро повышали в чине, если, конечно, ты оставался в живых. Я попал в один из прославленных образцовых отрядов, где каждый — герой, потому что все остальные — покойники; короче, в отряд, куда заманивали добровольцев, у которых голова забита всякой дребеденью: наше победоносное знамя, честь и все такое. Я человек трусливый, поэтому еще дышал, когда большинство ребят, вступивших в отряд после меня, уже кормили рыб. Не говоря про везение, больше всего мне помогла выжить уверенность, что, заест пулемет или не заест, мне все равно придется в одиночку отбиваться от полудивизиона японцев. Морскому пехотинцу неоткуда ждать помощи, рассчитывать можно только на себя, вот мы и отрабатывали приемы безоружной борьбы не за страх, а за совесть и чистили пулеметы до потери сознания. Я так выкладывался, что скоро избавился от дребедени в голове и больше никогда не записывался добровольцем даже ради бесплатного пива, никогда не записывался, никогда!