Современная болгарская повесть

«Финляндский, ваше превосходительство!» — прозвучал дружный ответ.

«Сообщите командиру финляндцев, ротмистр!»

Ротмистр Скалой, элегантный адъютант с красивым надменным лицом, козырнул и, повернув коня, поскакал к пехотным частям.

«Полковой командир! — кричал он. — Полковой командир! Срочно к его превосходительству!»

А Гурко уже отдавал следующий приказ. Он был спиной ко мне, так что я услыхал лишь обрывок фразы:

«Да уж сколько есть!»

Теперь поскакал самый юный из адъютантов, корнет. Это был совсем еще мальчик, и голос его звучал по-мальчишечьи нетерпеливо:

«Дежурный эскадрон! Драгунский эскадрон, назад!»

Я все еще не мог взять в толк, что происходит. Упоминание о финляндцах позволяло думать, что, как я и предполагал, берег будет укрепляться. Но для чего тогда понадобился драгунский эскадрон? Чтобы послать в тыл за подкреплением? Но разве для этого нужен целый эскадрон?

Говорят, что англосаксы умеют скрывать свои мысли, напуская на себя бесстрастный вид. В таком случае я не англосакс, либо это относится только к вам, британцам, Фрэдди. Я знаю, все ваши усилия направлены к тому, чтобы достичь полнейшей невозмутимости. Вот и сейчас — вижу вашу самодовольную улыбку. Но, будь я проклят, разве знаю я, что у вас в голове? Что касается, моей собственной физиономии, то положительно могу сказать лишь одно: совершенно не умею управлять ею. Вероятно, это обстоятельство и помогло мне так легко сойтись с русскими. Ибо моя физиономия всегда служит зеркалом, вернее, окном в мои мысли. И слава богу! Ничто не приносит на войне большего облегчения, чем возможность взреветь или выругаться. Либо изумиться, если тебя и впрямь изумило что-то.

Видимо, и в ту минуту мое лицо повело себя обычным образом, потому что Гурко приветливо кивнул мне и с улыбкой сказал:

«Да, да, дражайший господин Миллет, важно, кто кого опередит». Сверкнули в пышной бороде мелкие его зубы, блеснули ясные, светлые глаза, и привычная суровость сменилась веселой насмешливостью.

«Самый факт, что они обнаружены, меняет дело, — отвечал я, в свою очередь приветствуя его кивком головы. Мои слова, по сути, почти ничего не значили, теперь мне это ясно. Ясно также, что я тогда вообще не понял, о чем говорил генерал. Однако мания стратегии взыграла во мне, и я торопился высказать свое суждение: — Если ваша конница действительно уже у Пловдива, турки рискуют опоздать. Любое промедление фатально для них самих!»

«Благодарствую, — произнес генерал. Разговор явно казался ему забавным. Да и все равно приходилось ждать. — Ваши доводы резонны, не спорю. К сожалению, то обстоятельство, что наша конница, возможно, обошла Пловдив с севера, отнюдь не означает, что город уже взят. Вы забываете, что его обороняет пятидесятитысячная армия, дорогой мой! Прибавьте к этому честолюбие Сулеймана — оно стоит еще пятидесяти тысяч штыков».

Штабные засмеялись. Еще бы! — удобный случай проявить единомыслие с начальником. Но разве не всюду точно так же?

«Вы говорите — честолюбие. Я бы сказал отчаяние Сулеймана, ваше превосходительство!»

«Пожалуй. Но разве это меняет дело?»

«Каков же ваш прогноз?»

В сущности, Гурко сразу, едва перейдя Балканы, понял, что турецкому командованию не останется ничего иного, как оттянуть свои армии к вновь сооруженной оборонительной линии под Адрианополем, последним прикрытием турецкой столицы. Самая многочисленная из этих армий, армия Сулеймана, находилась против него, но, будучи малоподвижной, она вынуждена была вести прикрывающие бои, пробиваясь к железной дороге, местами разрушенной болгарами, — обстоятельство, которое еще более замедляло отход турок.

«Очевидно, ваше превосходительство, вы ожидаете настоящего сражения?»

«Все условия для этого налицо, господин Миллет! Холмы, на коих раскинут Пловдив, дают отличный обзор, и турки, вероятно, скопили там орудия. И на железнодорожной станции также — пока погрузятся, пока отправят эшелоны. Им требуется время! Кроме того, перед нами не какое-нибудь там селение, друг мой! Перед нами Пловдив, самый большой город европейской Турции. Сулейман должен, так сказать, соображаться с историей».

Доводы генерала были ясны и убедительны. Если я и возражал, то отчасти по обязанности — ведь я был газетным корреспондентом. Лишь услыхав топот приближающегося эскадрона, я догадался, что именно будет предпринято. Тем более что в это же время с другой стороны подскакали к нам ротмистр и командир финляндцев.

Но не стану распространяться. Вскоре намерения командующего стали известны всем. Эскадрону (он насчитывал шестьдесят три всадника) было приказано переправить финляндский полк на другой берег. Тем самым отводилась угроза того, что турецкий арьергард где-то перережет нам дорогу — нашим пехотинцам предстояло немедленно и здесь же перерезать дорогу ему.