Современная чехословацкая повесть. 70-е годы

В доме Земковых две комнаты. Из кухни попадаешь в большую, а налево — комната поменьше. Отец, скорее всего, на кухне. Божене вдруг захотелось стать маленькой-маленькой, незаметно прошмыгнуть на чердак и спрятаться в уголке.

Голоса перед домом Берешей — теперь уже, собственно, бывшим домом Берешей — зазвучали громче. Шофер тронул машину и осторожно выруливает на дорогу. Остановился, поджидая, пока хозяин в последний раз запрет ворота и поднимется к нему в кабину. Берешева пристроилась под брезентом, возле гусей.

Надо входить в дом, а там отец.

Божена медленно плетется по бетонированной дорожке вдоль завалинки, поднимается на веранду. Тихо, как в могиле. Отворяет дверь на кухню и задерживает дыхание, ожидая толчка, удара резких слов в лицо.

Кухня пуста.

В комнатах отца тоже нет.

Машина с Берешами удаляется — Божена видит ее через занавеску на окне большей комнаты. Что их отсюда гонит, зачем они это делают? Должно быть, уезжают все, кто может. А кому некуда податься, кто ни к чему не пригоден — те остаются. Хотя, пожалуй, это не совсем так, на самом деле все иначе… Но хуже всех тому, кто не знает, что с собой делать. Такие не уезжают и не остаются, только мотаются у всех под ногами.

Уткнувшись лицом в занавеску, Божена не заметила, как в комнату вошел отец. Она вздрогнула и едва не прикусила легкий тюль, застигнутая врасплох укоризненным вопросом:

— Так и собираешься слоняться по дому, словно лунатик?

— Я… — горло перехватывает, Божена не может подыскать нужного слова. — Я маму жду. Она говорила, будем стирать… когда придет.

В правой руке отца книга, указательный палец между страницами. Теперь он много читает.

— Она будет стирать, а ты глядеть на нее, так, что ли?

— Нет… да ведь я сегодня убрала в комнатах, вытерла пыль…

— Тоже мне дело — пыль вытирать! Пойдешь кормить телят, чтобы знала! Скажу матери, пускай раза два сходит с тобой, а там и одна начнешь. Работа для тебя в самый раз!

— Зачем ты кричишь, отец? Разве я сказала, что не пойду?

— Кричу?! — еще пуще загорается гневом отец. — Радуйся, что за свои штучки не получила хороших тумаков. — Переложив книгу в левую руку, он грозит Божене указательным пальцем правой. — Утречком, как положено, встанешь в полпятого и марш в коровник! Поучись зарабатывать на хлеб!

— Что у вас за крик? — в дверях показывается мать.

— Слава богу, пришла! — обернулся к ней отец. — Тут барышня скучает, так я подыскал ей работу. Будет вместо тебя кормить телят!

— Не болтай ерунды! Это не для нее. Там надо бидоны носить да подымать, когда ставишь греть молоко.

— Ну и что? — На лице Михала Земко мелькает слабая усмешка. — Или она у нас хрустальная? Силушки хватит, могла бы уже двоих детей выкормить. Дома я и один справлюсь. К чему ей тут ошиваться?

«Силушки хватит… могла бы уже двоих детей выкормить… — стучит у Божены в мозгу. — Он словно задирает мне юбку и показывает: гляньте-ка, экие ляжки, экие ножищи, что для нее полный бидон?»

— Помочь мне может, когда захочет, но одну ее я там не оставлю, — начинает мать подыскивать более приемлемое решение. — Что люди скажут…

— Не когда захочет, а каждый день! — взрывается отец. — Кому не нравится в институте, пускай работает, как другие! Не хочет быть агрономом? Пускай кормит телят! Иной работы для нее не припасли. Если телята будут хорошо прибавлять в весе, заработки неплохие. А люди могут говорить что угодно!

Мать смотрит на отца исподлобья. Будь ее воля — уложила бы его этим взглядом в постель, отправила бы лечиться, пусть хоть в Прагу…

— И что это тебе взбрело? Опомнись…

Божена резко оборачивается к матери. Лицо ее пылает.

— Оставь, мама! Я буду кормить телят! Напрасно отец думает, что не справлюсь. Сегодня же после обеда пойду с тобой.

— Обижаться нечего, — уже спокойно выговаривает ей отец. — Не доросла еще, чтобы лезть в бутылку.

— Я и не обижаюсь, — сверкнула в его сторону глазами дочь. — Но если ты хочешь мне что-нибудь сказать, говори спокойно, я пойму и без крика.

— Хочешь поступить с ней так, как твой братец с сыном? — напустилась на мужа мать. — Парень получил за полугодие две двойки — и уж готово: взял его из техникума — иди, мол, повкалывай полгода в кооперативе.

— И что случилось? Потом выучился, женился, квартира есть — чего еще надо?

— Тогда не удивляйся, если собственные дети от тебя отвернутся.

— Разве Владо на меня в обиде? Да и Имро тоже не на что серчать! Я ему сказал, что следовало, и еще скажу, если будет вешать нос…

— Серчает — не серчает… а со своими детьми можно быть и пообходительней. Кто тебя поддержит в старости, когда вся силушка уйдет?