Он вспомнил зиму, после которой прошла, казалось, целая вечность, и их лыжную прогулку, которой они оба придавали такое большое значение. Яркое солнце, люди в лыжных костюмах на вокзале, а потом шумный поезд, и как он смотрел на мелькавшие в окне станции и думал, что ссоры, ревность, подозрения, мучительные телефонные звонки и внезапные ужасные разлуки были уже в прошлом, их сменило тихое доверие. Он удовлетворенно смотрел на профиль Розы и думал, что Роза очень напоминает одну итальянскую кинозвезду, в которую он был влюблен мальчишкой и которую звали Россана Подеста, и что имя Роза как нельзя лучше подходит этой пышнотелой женщине. Потом они вошли на лыжах в лес, косые солнечные лучи освещали деревья, кое-где на ветках снег растаял и ветки были похожи на руки, освободившиеся от тяжелого груза. Потом они с Розой скользили на лыжах с одного холма на другой и видели вдалеке поселок; из труб на крышах маленьких домиков вился дымок, внутри, конечно же, было тепло и уютно, там готовился субботний обед и пахло гороховым супом и пирогами, а может быть, хозяйки, как когда-то его собственная мать, ставили томиться в печь гречневую или ячневую кашу.
Они пересекали обледеневшие дороги, на которых виднелись следы санных полозьев и валялись клочья сена и засохший конский навоз, и тогда ему все отчетливее вспоминалось детство, чистые краски тогдашних зим, прозрачные голубые тени, ложившиеся на санный след; и тогда он думал, что как бы там ни было, а он будет счастлив… Лес был полон звериных и птичьих следов, то тут, то там виднелась лыжня, а когда стало смеркаться, во дворах начали топить бани. В низинах толстым слоем лежал сухой снег, по которому трудно идти на лыжах, зато гладкие склоны холмов были лишь слегка припорошены снегом. Поля казались бескрайними, а леса непроходимыми, но все же они шли вперед, двое любящих, а над ними уже сгущались тучи…
Вяйски поморщился, не открывая глаз, затем взглянул из-под опущенных ресниц на Розу, которая лениво подняла стакан, выпустила дым изо рта и стала пить медленными глотками; Вяйски услышал, как из горла вырываются булькающие звуки, и его почти затрясло от отвращения, которое относилось не только к этой женщине, а к чему-то более общему. «Я должен уехать, уехать от всего этого», — снова подумал он. Но как бросить Розу, которая ради него сожгла за собой все мосты, ушла из рекламного бюро, потому что Вяйски считал такую работу низкой и неприличной, рассталась с мужем-архитектором, к которому теперь не было возврата, так как у него уже была другая женщина, молодая и кареглазая. У Розы не было теперь ни денег, ни энергии, ни твердой почвы под ногами — у нее был только Вяйски. Вяйски взглянул на тонкие ноги Розы, ее округлые бедра, но это была не та округлость, которая, по его мнению, является признаком зрелости, а всего лишь обычная полнота. Он вспомнил, как тряслись эти бедра, когда Роза снимала юбку и разгуливала по квартире в короткой розовой ночной рубашке.
Вяйски думал о том, как насквозь лживы все те книги о любви в мировой литературе, в которых влюбленные без тени сомнения порывают с прошлым, чтобы отдаться друг другу, и как правы те писатели, которые убивают влюбленную пару, чтобы хоть как-то отделаться от этой темы; и насколько правдивее те повести, в которых говорится об умирании любви и подавлении чувства. Он увлекся русской классикой, читал рассказы Чехова и сатирические повести Гоголя и думал: «Верно, именно так все и есть, так и есть…» — и представлял себя и Розу героями какого-то рассказа.
Вечерами он подолгу гулял, и Роза всегда увязывалась за ним. В парках пробуждались деревья и травы, и Вяйски пытался сосредоточиться и ощутить приход весны, но ему мешали движения шагавшей рядом Розы и шлепанье ее сандалий, так что в парках он видел только скомканные бумажки, смятые пакеты из-под молока, окурки и пробки от бутылок. Каждый раз, когда приближался конец месяца, Вяйски «принимался за работу», то есть писал никому не нужный растянутый репортаж, который ему удавалось продать, поскольку его имя еще помнили; и тогда они могли оплатить счета в продуктовом магазинчике, который находился в нижнем этаже их дома. За квартиру они тоже задолжали, и к тому же Роза наделала долгов в небольшом магазине женской одежды, который назывался «Трикси».