Современная финская новелла

Морковь, морковь… о директоре судачат, будто бы бросил свою Хейсенбюттель и нашел другую, помоложе, — не ту ли, что сидела на переднем сиденье с ракеткой? Пожалуй, это она и есть… А Хейсенбюттель, в своем ли она уме? Вцепилась в одного мужика на складе, лупила его наотмашь, другого уволила за то, что унес несколько бракованных банок с бобами. Смех! Словно это бог знает какое воровство! Так зла теперь Хейсенбюттель, обманутая, жестокая в своем бешенстве. От любви осталось только змеиное шипение и яд. Разве непременно наступает мрак, когда уходит свет? Но Хелену, Хелену этот свет нашел, Хелена испытала высоту полета; где-то высоко-высоко, выше крыш парила сейчас Хелена на сильных и смелых крыльях любви.

Перед глазами у Айлы возникали Хелена и Герт, они сидели в рощице возле дерева, прижавшись друг к другу в сумерках. А она, Айла? Где ее любовь, а вместе с любовью — покой и чистая, прозрачная радость? Радость с затаенным в глубине горем, с горем, в котором отражается радость. Так хвойные леса глядятся в донную синеву озер. Так белые стволы берез одновременно и взлетают ввысь и, словно отрешаясь от жизни, зыбко растворяются в воде. Что же такое любовь? Архипелаг радости и горя, земная твердь, отражающаяся в той безоблачной сини, что открылась в иллюминаторе, как ворота в шумящий вечер, полный предчувствий завтрашнего дня.

И как она, нелюбимая, смогла узнать эту радость и это горе одновременно? Как она, невинная, смогла понять это наперед? Или она сама — всего лишь отражение леса в воде, не дорожащая, как ее сестра, жизнью, любовью; ужели она лишь робкое заблуждение, неведомо чем и зачем вызванное. Неужели ее жизнь — это не зеленое дерево, полное сока, зелени, влаги, солей, извивов и сплетений корней, а одна видимость, робкий образ, вздрагивающий на воде?

Лишь под утро Айла уснула, а когда надо было подниматься с постели, колени ее вдруг подогнулись и она рухнула на пол. Ленну помогла ей лечь обратно на койку, сбегала за градусником и велела крепко держать его под мышкой.

— Ой ужас, тридцать девять градусов, что же теперь делать? — расстроилась Хелена.

— Брось, ну подумаешь — температура, — прохрипела Айла с кровати. — Обыкновенный грипп…

Ленну принесла снизу горячего чая и аспирин, сняла со своей постели одеяло и укрыла Айлу поверх ее одеяла. Она позавчера гуляла под дождем — слышно было, как Хелена объясняла это Кайе.

— Останешься тут! Не смей вставать! — командовала Ленну. — Зайдем проведать тебя в перерыв. И, конечно, все объясним Хейсенбюттель, так что спи спокойно. Если эта баба не поверит, пусть сама приходит с градусником.

Айла слабо улыбнулась. Хорошо было чувствовать заботу Ленну, слышать, как она отдает распоряжения и подтыкает одеяло. Даже Хелена стала серьезной; судя по ее виду, она испугалась.

Морковь, морковь… Желтая морковная буря, шипение пара, бобовый град, свеклопад, понурые работницы, исступленные, бледные резчицы, цветастые платки, вялая ботва в тумане трясинных испарений.

Остановите! Помедленнее! Не надо так быстро! Слышите, не так быстро! Сообщите же скорее, что здесь какая-то неисправность!..

Айла металась в жару почти весь день. В перерыве девушки принесли поесть, но Айла не встала к столу, только попила лимонада, предложенного Ленну. К вечеру температура пошла на убыль, потом снова чуть поднялась к ночи, однако на другой день спа́ла вовсе.

Домой про болезнь решили ничего не писать. Послали только открытку: мол, жаль, что до возвращения еще целая неделя, но все хорошо, надеются, что и дома все в порядке. Льют ли там, у вас, еще дожди; здесь все время стоит жуткая жара.

Айла мысленно уже готовилась к отъезду. В конце месяца получить бы расчет, доехать до города, взять билеты на теплоход, походить по магазинам. Сколько они накупят барахла, трудно даже представить! Вот если бы еще получить и за сверхурочные… Хорошо бы привезти и домой какие-то подарки. Вот отец — всю жизнь простоял за прилавком, торгуя краской да наждачной бумагой; какого-нибудь бы редкого табачку ему непременно следовало привезти.

Хелена гуляла с Гертом по переулкам до позднего вечера и перед сном, позевывая, все шептала и шептала Айле. С горящими щеками, Хелена, то восторженно, то с печалью на лице объясняла, как пугала ее предстоящая разлука, она ее не переживет, но Герт, конечно, приедет в Финляндию при первой возможности.

— Айла…

— Что?

— Герт говорит, в Финляндии, наверно, самые красивые женщины… и еще он спросил, у всех ли финских девочек такие чудесные блестящие волосы…

— Вот как, хм-м…

— Айла, знаешь что, Айла…

— Ну?

— Нет, пожалуй, неловко про это рассказывать.

— Ну почему?

— Сегодня… когда мы шли по дороге к лесу, Герт вдруг начал целовать меня, про все забыл и никак не мог взять себя в руки…

— Ну, наверно, это естественно.

— Да… знаешь, не смогу с ним расстаться. Не смогу, вот и все тут.

— Ну, он же наверняка приедет в Финляндию. Испытаете разлукой вашу любовь, — сказала Айла.

Однажды теплым вечером Герт, Дитрих и Угур втроем появились на кухне. Герт вытянул из кармана большую синтетическую сумку, встряхнул ее и спросил: