При въезде на Рыночную площадь такси застряло в уличной пробке. Весь город был в движении. Гроздья воздушных шаров качались над головами людей, детские свистульки сотрясали воздух, заставляли его ходить ходуном. Было весело, хотелось всюду поспеть, все увидеть.
— Первомай нужно запретить законом, — пробурчал водитель.
Каарина промолчала, будто согласилась. До начала демонстрации оставалось всего двадцать минут, при таких темпах они наверняка опоздают.
— Надо было ехать в объезд, — сказал водитель. — Как это я не подумал раньше?
— Может, как-нибудь проскочим? — робко спросила Каарина.
— Черт побери, неужели нельзя сдвинуться с места? — кричал водитель, высовываясь наружу.
Сквозь заднее стекло машины пригревало солнце, было довольно жарко. По спине катились капли пота.
— Хочу по-маленькому, — прошептал Самппа.
— Ах ты, господи, почему ты не сходил перед отъездом? Я же говорила!
— Тогда не хотелось.
— А здесь не выйти. Теперь только в Хаканиеми.
— Но мне ужасно хочется.
— Сам виноват. Сиди смирно.
В голосе у Самппы были слезы. Может, не следовало говорить так строго. Но что поделаешь, вечно с ним одна и та же история.
— Какого черта они там мешкают? — ругался водитель.
— А может, несчастный случай?
— Какой еще к дьяволу случай, просто дурака валяют!
Водитель нажал на клаксон, и Риикка проснулась. Она заплакала тоненьким голоском, вероятно, ей было жарко и хотелось пить. Бутылка с водой была где-то на дне сумки, сразу никак не найдешь.
— Надо еще поспать, — проговорила Каарина строгим голосом. — Это ты от сигнала проснулась.
Водитель никак не реагировал на ее слова, положил руку на рычаг переключения передач, потом высунулся из окна, но, передумав, откинулся назад.
— Всякие там дуралеи садятся за баранку. Права нужно отбирать у таких.
На подбородок Риикки из-под соски вытекла слюна. Каарина попыталась утереть ее ладонью, но кофточка уже успела намокнуть.
— Алло, тачка свободна? — заорал какой-то пьяный, стукнув кулаком по стеклу машины.
— Иди-ка ты, парень, своей дорогой, — крикнул в ответ водитель. Пьяный дернул дверную ручку. Дверь была на замке.
— Ну и дела! Клиента не сажают!
— Черт тебя побери, парень, оставь ручку! — взревел водитель, выскочил из машины и, огибая ее спереди, кинулся к пьяному. Тот обратился в бегство, остановился неподалеку, чтобы огрызнуться, и двинулся дальше, когда водитель топнул ногой и гаркнул на него.
— Только машину портят, — сказал водитель, возвратившись; затем вышел взглянуть еще раз, не поцарапал ли он дверцу.
— Всегда вот так, виснут на ручке, по морде бы им за это, да покрепче.
— Мы можем и не успеть, — громко сказала Каарина Самппе.
— На демонстрацию едете? — поинтересовался водитель.
— На демонстрацию.
Она попыталась произнести эти слова помягче. Если водитель начнет вдруг браниться, она ударит его сумкой.
— Всё маршируют и маршируют, требуют. А что это дает? Да ничего. Запретить бы все эти партии!
— Угу! — вырвалось у нее. Не стоило, пожалуй, отвечать ему, пока не тронулись с места.
— Все они дерьмо, одна шайка. Летают господа по всему свету, сорят деньгами. А налоги пока повышаются. Говорят красивые слова, но известно же, что ничего из этого не выйдет. Вот был бы у нас настоящий вождь! Сильный человек нам нужен.
— Разве Кекконен не достаточно сильный?
Водитель хлопнул ладонью по рулю. Нет, больше Каарина не произнесет ни слова.
— Кекконен, ну да, Кекконен, — конечно… — растягивал слова водитель. — Да все они такие.
— Вы что, ночевать там собрались? — закричал он, высунувшись наружу. — Да-а. Так оно и есть. Если наш брат что-нибудь задумает, тут ему сразу преступление. Всё отбирают, налоги за налогами, цены растут, а господа только жиреют. При таком обороте дело кончится революцией, а там опять будет в точности как прежде. Обо всем думают одной головой и говорят одними устами, оттого так и получается.
Водитель был средних лет, вид у него усталый. Ездил, по-видимому, один, без помощников. Ездил день и ночь, сколько хватало сил. Ясно, что и машину купил в долг. Не стоило ему возражать, это лишь могло его обидеть.
Каарина протянула руку к Самппе, пытаясь поправить шарфик, но он оттолкнул ее и отодвинулся. Все еще чувствовал себя обиженным.
«Почему он такой? — думала Каарина. — Семь лет, может все дело в возрасте. Велико стремление к самостоятельности, но пока не достает понимания. И в самой внешности появилось у него что-то колючее. Черные прямые волосы, их даже мокрыми не пригладишь. Темные брови почти сомкнулись над переносицей. Кости выступают остро, прежняя мягкость исчезла. Все время какой-то сосредоточенный. О чем это он думает?»
Утром сборы тоже были сущим адом. Каша не доварилась, а Самппа начал ее пробовать. Не стал есть он — отказалась и Риикка. Из-за этого и поскандалили.