Если на прием приходил еще относительно крепкий работоспособный человек, она втыкала в него там-сям свои иголочки, после иглотерапии заключала: здоров. Неизлечимыми больными она заниматься не собиралась. На практике это выглядело так: когда изнуренное мучительной болезнью человеческое подобие приползало к ней, докторша давала крепкое снадобье. После принятия его исчезали боли, а вечный сон тихо уносил бедняжку в свои покои. Ревекка Мертси не жалела лекарств, но и не желала заполнять больницу тлеющими полутрупами. «Человек, не способный на большее, чем есть, пить и жаловаться, лишь обуза, убытки для общества, печаль для близких», — не раз заявляла она, раскладывая колоду карт.
Похоже, она усвоила расовое учение нацистов и проводила его в жизнь так последовательно, что в один из морозных дней, когда земля промерзла больше обычного, могильщик сам едва не умер от обилия работы, а священник приходской церкви, наблюдавший за происходящим, поспешил принять приглашение в миссию в Африке, лишь бы уехать в более безопасное место и не видеть узаконенного массового истребления… Могильщику дали помощника, к тому же разрешили пользоваться взрывчаткой и экскаватором.
Мечты Юскянена о санации больницы разбились вдребезги. Благодаря усилиям Мертси больничных мест было больше чем достаточно. Медперсонал впервые в своей жизни работал без перегрузок и перешел на скользящий график. Число пенсионеров резко упало. Зато росло количество наследников, и каждую неделю в каком-то уголке Хятямаа происходил раздел имущества и соответствующие события.
Приход основательно оздоровился, людей с хроническими заболеваниями не было вовсе. Возрастная структура населения претерпела такие изменения, что приход по статистике вышел на первое место в губернии. В то же время заметно вырос процент смертности, быстро падала численность жителей. Но даже в кругах политиков на это не обратили бы внимания, если бы не приближались выборы. Стали опасаться неблагоприятных показателей, что соотношения будут не в ту сторону, но кого умерло больше, сосчитать в приходе не умели. Председатель муниципалитета Юскянен никак не вмешивался во все это. Делами прихода он более не интересовался и переключился на бега. Он приобрел нескольких рысаков, участвовал в бегах, время от времени брал призы и делал крупные ставки на лошадей. А когда его спрашивали о состоянии прихода, лаконично сообщал то, что было известно и без него: «Размеры налогов прежние, зато расходы на социальные нужды заметно сократились».
Однако после резкого скачка смертность поуменьшилась. Исчезла и очередь на прием к доктору Мертси, что оставляло ей больше времени для личных занятий. Нудизмом она могла заниматься в своем доме, где всегда ходила нагая как при животных, так и во время приема пациентов. На какую бы болезнь ни жаловались, докторша приглашала больных на осмотр голышом и в таком виде просила пройтись взад-вперед по кабинету. «Человек — совершенное существо!» — было ее излюбленной фразой. Причину мигрени, например, она искала в пятке, а если кто-то жаловался на колики в груди, обследовала половые органы, осведомившись, все ли в порядке в любовных делах.
После приема она подолгу беседовала со своими баранами, гусями, утками, кроликами и собакой, затем приступала к занятиям медитацией, под действием таинственного слова входила в мир духовный, в царство погружения. Оттуда она передавала весточку тоскующим родичам, строила мосты между доселе неведомыми, ею же придуманными мирами. Поскольку священник прихода собрался в Африку и уже оставил свое место, а взамен него церковный приход еще не прислал другого, люди в поисках духовной пищи все чаще обращались к Мертси.
Чем ближе знакомились прихожане с миром докторши и ее рассказами о том, как она справлялась с телесной расслабленностью и витала в далеком прошлом и незримых широтах настоящего, тем больше занимало их теперь стадо докторши. Зачем она держала черного барана и белую овцу? Уток? Гусей? Кроликов? Собаку? Доктор Мертси рассказывала, что они — ее родственники. В черном баране жила душа ее покойного отца. Белая овца была ее покойной матерью, которая теперь, как когда то, будила ее утром ото сна. «Покойная мать всегда пела песенку, — вспоминала докторша. — Теперь вот эта белая овца блеет так сладко и нежно: „Ре-век-ка, Ревек-ка!“ В собаке живет мой умерший друг, дух которого покинул тело при аварии на мотоцикле. Тело было изуродовано до неузнаваемости. А поскольку человек этот был из всех самым верным, то и получил новый облик — собаки. Ее-то я и люблю всех больше. Собака — единственная, кто имеет право бывать в моей спальне. — Остальные животные — это мои бабушки, дедушки и другие близкие, которые помогают мне в проведении медитации, погружения в нирвану, в достижении высшего предела буддизма».
Вечной загадкой останется, почему Ревекка Мертси вдруг отвергла должность приходского врача и объявила, что навсегда уезжает за границу.