Современная идиллия

Он имел доброе сердце и просвещенный ум, но был беден и дорожил жалованьем. Впоследствии мы узнали, что и у исправника, и у его помощника тоже были добрые сердца и просвещенные умы, но и они дорожили жалованьем. И все корчевские чиновники вообще. Добрые сердца говорили им: оставь! а жалованье подсказывало: как бы чего из этого не вышло!

Вечное движение.

- Пантелей Егорыч! деточки у вас есть? - спросил Глумов, вдруг проникаясь жалостью.

- То-то... шесть дочерей. Невесты.

- Так мы завтра... чем свет...

- Ах, что вы! я ведь не к тому... - вдруг застыдился он. - Отчего же не посмотреть - посмотрите!

- Нет, уж что же, ежели...

- Ах нет, я не в том смысле! У нас ведь традиции... мы помним!.. Да, было времечко, было! Собор, старичка... ну, пожалуй, perpetuum mobile... Только вот задерживаться лишнее время... Ведь паспорты у них в исправности, Михал Михалыч? как вы скажете... а?

- Вполне-с.

- Ну, что ж, и с богом. Вы не подумайте... Прежде у нас и в заводе не было паспорты спрашивать, да, признаться, и не у кого было - все свои. Никто из чужих к нам не ездил... А нынче вот - ездят!

Представление о жалованье вновь смутило его. Он пытливо взглянул на нас и силился что-то угадать. Но ничего не угадал.

- Михал Михалыч? - вопросительно-тоскливо обратился он к секретарю.

- Думается, что ничего...

- Ну, так с богом! полюбопытствуйте! - сказал он решительно и, обратившись к Фаинушке, прибавил: - И вы, сударыня?

- И я-с.

- Вам-то бы... А впрочем, отчего же... нынче мода на это... Акушерки, стенографистки, телеграфистки... Дай бог счастливо, господа!

Он благосклонно пожал нам руки, вручил паспорты и отпустил нас.

На другой день, только что встали - смотрим, два письма: одно от Перекусихина 1-го к меняле, другое от Балалайкина к Глумову {Пусть читатель ничему не удивляется в этой удивительной истории. Я и сам отлично понимаю, что никаких писем в Корчеве не могло быть получено, но что же делать, если так вышло. Ведь, собственно говоря, и в Корчеве никто из нас не был, однако выходит, что были. (Прим. М. E. Салтыкова-Щедрина.)}. Перекусихин подавался. Он сознал, что первоначальные его претензии были чрезмерны, и соглашался убавить их наполовину. Балалайкин уведомлял, что по обоим порученным ему делам он подал прошения в интендантское управление. Мысль о заравшанском университете была всеми интендантами встречена сочувственно, а проект учреждения общества обязательного страхования жизни - даже с восторгом. Но Балалайкин должен был "пообещать". После слова "пообещать" он поставил целую строку точек и затем прибавил: грустно, а делать нечего!

- Вот ведь прохвост! - без церемоний выругался Глумов, скомкав письмо.

В самом деле, всем показалось удивительным, с какой стати Балалайкин с вопросом о заравшанском университете обратился в интендантское управление? Даже в корчевское полицейское управление - и то, казалось, было бы целесообразнее. Полицейское управление представило бы куда следует, оттуда бы тоже написали куда следует, а в дороге оно бы и разрешилось. Но такой комбинации, в которую бы, с пользой для просвещения, могло войти интендантское управление, даже придумать никто не мог.

Один Очищенный не разделял наших недоумений.

- А я так напротив думаю, - объяснил он. - По-моему, всякое дело, ежели его благополучно свершить желают, непременно следует с интендантского управления начинать. Ближе к цели.

- Чудак! да что же у интендантства общего, например, с университетом?

- Общего нет, а привышные люди в интендантстве служат - вот что. Зря за дело не возьмутся, а ежели возьмут, так сделают.

- Как же они подступятся к делу, коли оно даже не ихнего ведомства?

- Так и подступятся. Напишут. А ежели долго ответа не будет, опять напишут. Главное дело, разговор завести. А может быть, и интендантские науки какие-нибудь придумают - тогда и без переписки, промежду себя, дело оборудуют.

Стали рассуждать: могут ли существовать интендантские науки? - и должны были сознаться, что не только могут существовать, но и существуют. Наука о печении солдатских сухарей - профессор Коган; наука о мясных и винных порциях - профессор Горвиц; наука о выдаче квитанций за непоставленный провиант - профессор Макшеев. Это только для начала, а ежели дальше перечислять, то, пожалуй, и в глазах зарябит. Десяти факультетов мало, и, что всего важнее, наверное, ни одна кафедра никогда вакантной не будет. Конечно, такой характер университета не вполне будет соответствовать мысли жертвователя, но для начала и это хорошо. Университет, да еще заравшанский... ведь это что? А за свою кафедру Очищенный не боялся. Без восточных языков в заравшанском краю обойтись ни под каким видом нельзя, а митирология - это ведь и есть самый коренной восточный язык.