Современная югославская повесть. 80-е годы

«Вчера около 14 часов 30 минут на автобусной остановке в Запрудже тридцатисемилетний З. К. поплатился жизнью, с самыми добрыми намерениями вмешавшись в драку между несколькими молодыми людьми. З. К., который имел обыкновение встречать возвращавшуюся с работы супругу на автобусной остановке, не мог подозревать, что в этот день ждет ее в последний раз. Итак, увидев, как несколько молодых людей на глазах у прохожих сводят между собой счеты, З. К. вмешался, пытаясь их образумить и остановить. Тогда и произошло самое страшное: один из разъяренных юношей схватил в находящейся поблизости пирожковой нож и набросился на пытавшегося прекратить драку З. К. Один из двух ударов оказался смертельным, и вскоре З. К. скончался в больнице…»

Если все дело в страхе, размышляет Новак, если присутствующие граждане (тем временем подошли другие: широкоплечая женщина, которую он встретил у телефонной кабины, его знакомый с золотым крестом, какой-то старичок в панаме и двое бородатых парней) ничего не предпринимают только потому, что их вмешательство может для них закончиться так же, как для того несчастного из Запруджа, тогда это общее бездействие кратковременно и является исключительно следствием возникшего психоза. Боязнь насилия. Однако, несмотря на боязнь насилия (насилие, говорят, распространяется вроде эпидемии гриппа!), утешителен тот факт, что страх — это все-таки человеческое качество. Только не дай боже, если наряду с одной повальной болезнью — насилием, появится другая — равнодушие и отчужденность! И Новак сам себе задает вопрос:

— А мне страшно? Мне-то страшно?

Он идет к окровавленной жертве, которую до сих пор не выпускают затеявшие драку парни, подходит к хулиганам почти вплотную — ничего. Не боится. Вопреки ожиданиям присутствующих вдруг поворачивается к жертве и к насильникам спиной и широким шагом приближается к мужчине с седеющими бакенбардами и в «водолазке».

— Это же надо! Он себе почитывает газетку!

Объективистским рассуждениям Новака, строгой последовательности мыслей в какой-то момент мешают эмоции, кровь закипает, и в шаге от «равнодушного читателя» он останавливается и берет себя в руки. Обретя хладнокровие, разглядывает его шею, отмечает, что тот гладко выбрит и пахнет одеколоном. Приятный запах, напоминает аромат свежескошенного сена…

Впрочем, почему, по какому праву он влезает в жизнь этого наодеколоненного типа, пусть сам с собой разбирается!

Кто его знает, может, он трусливый извращенец и, притворяясь, будто читает газету, на самом деле наслаждается зрелищем мужской жестокости? Может, у него грыжа или сахарная болезнь? А что, если он сердечник и врач строго запретил ему волноваться? Или он до смерти боится этих молодых (Новак будто слышит Боровца: «Никогда не знаешь, чего ждать от этой молодежи»)?..

Покончив с перечнем возможных (и невозможных) причин безучастного поведения седеющего гражданина, Новак поворачивается к хулиганам, которые не желают прекращать свой кровавый спектакль.

— О’кей, ребята! Ну-ка, хватит! — произносит он твердо, на манер знаменитого героя прерий (ему не следовало бы смотреть столько ковбойских фильмов!). На всякий случай мысленно сравнивает себя с парой драчунов. К счастью, убеждается: он на голову выше того, кто длиннее, а ширины (тем более веса!) у него хватит на обоих! Удивительно, но хулиганы тут же отпускают свою жертву (как в телефильмах!). Избитый парень, лежа в пыли и крови на тротуаре, испускает стон. Новак замечает, что глаз у него закрылся, лицо в ссадинах, а светлая итальянская рубашка залита кровью, которая тонкими струйками течет из носа. Однако встает он быстрее и легче, чем можно было ожидать.

— Чего вы вмешиваетесь? — грубо спрашивает тот, что повыше. — Это наше дело.

— Ваше? — Новак приближает к нему лицо (да у него и усы-то еще не выросли!). — Какого черта тогда не дрались дома?

— Мы никому не мешали, — с трудом переводя дыхание, говорит тот, что пониже.

— Ты так думаешь? — Внешне Новак спокоен. — А мы тебе кто? Зрители в цирке, а?

— Ну почему вы суетесь не в свое дело? — быстро произносит высокий.

— Вот уж неправда, будто мы суемся не в свое дело, — усмехается Новак, повернувшись к седеющему в «водолазке». — Больше того, некоторые преспокойно читают газету!