Современная югославская повесть. 80-е годы

В далекие времена, когда в греческих школах еще обучали методам обмана, Святой горой управлял некий Карамустафа-бег, палач и насильник, утверждавший, что в неделе лишь один день божий, остальные шесть — его. Был у него конь, о котором ходила молва, что по воскресеньям он молится у входа в церковь, а в печи всегда горел огонь, который сам бег называл «София», — им он угрожал и пускал его в дело, когда хотел кого-нибудь образумить. Время от времени Карамустафа слал на Святую гору указы с угрозами, что спалит Хиландар — один из самых больших монастырей Афона, ибо тот с суши был для него доступнее других. Перед походами и грабежами красили синькой белых борзых бега, а сам бег умел рубануть ножнами не хуже, чем саблей. Способен задушить жертву даже не рукой, а своим длинным масленым чубом. Все знали, он оборотень, давно превратился в зверя, в тени которого и ветер не шелохнется, что где-то в Африке он повстречал обезьяну, встречающуюся человеку раз в жизни и вхожую в мир иной. Карамустафа протянул обезьяне руку, позволил ей укусить себя и потом каждое утро требовал, чтобы ходжа читал начертанное укусом обезьяны на его теле.

— Мы живем в чужом времени, — говорил Карамустафа, слушая, как смеются во сне борзые; сам же часто плакал и грыз саблю, мучаясь оттого, что нету него продолжения рода.

Однажды явились из Хиландара монахи платить ему дань, бег и спрашивает их, верно ли, что в монастыре жива лоза времен сербских царей и ягода ее, величиной с воловий глаз, излечивает от бесплодия. Получив утвердительный ответ, бег послал с монахами свою собаку, дабы накормить ее виноградом, — ведь и суки у него не плодились…

Монахи взяли собаку, но держали ее на корабле, ибо не полагалось безбородым ступать на землю Святой горы. Через девяносто дней собаку привезли бегу, и она ощенилась семью щенятами. Это было знамение, которого бег испугался, и, приняв покаяние, отправился к Святой горе — саблю вонзил в пень, зубы вымазал черным. За ним с пустой колыбелью, под небольшим балдахином, верхом на лошади ехала кадуна[9], одна из жен бега.

Монахи встретили их и поселили на границе хиландарского прихода, который одновременно служил северной границей Святой горы. Каждое утро жене бега приносили виноград с лозы, что росла над могилой Немани, у стены храма Введения Богородицы. Крупные гроздья словно бы окрашивали каменные плиты храма в голубой цвет.

— Если будет сын, — обещал бег монахам, — он во рту принесет огонь с моря, возжжет свечу и останется у вас до конца дней своих.