Современная югославская повесть. 80-е годы

Он спешил к социологам, своим друзьям, а вспомнилась Зинка: если она действительно в беде, он обязан ее навестить. Но чем ближе подходил к Зинкиному дому, тем больше ощущал, что смелость его покидает — неизвестно, как воспримут его появление домашние. Может, она простит? А вдруг она еще злится на него? И Лутфия… Услышав о Лутфии, она откроет окно и, не дожидаясь, пока он войдет в дом, окатит его… Ясно, это пустой сон, мечта, ничего другого. Тем более после встречи с ней, опять ослепительно красивой… Разве можно быть уверенным? А мой возраст? Зачем я иду? Он остановился. Весна — такая пора, когда даже слабые деревца, черные и голые, оживают и зеленеют. Я думал, больше никогда со мной такого не случится, а вот случилось же… Он замедлил шаг. А если она и теперь откажется от меня?

— Помогите!.. Помогите!.. — донесся до него зов. — Не проходите безучастно, если в бога веруете, где ваше сердце!

Шерафуддин оглянулся — к нему с мольбой тянул руку человек. Шерафуддин предложил ему денег, но тот отмахнулся: все предлагают деньги, не хотят понять.

— В чем твоя беда? Ты болен?

— Хуже, я потерял способность рисковать.

Шерафуддину стало смешно, он поинтересовался, что было бы, не потеряй он эту способность.

— О, мало ли что, без риска улицу не перейдешь. — И поведал, что больше всего ему хочется путешествовать. Но он не смеет. Разве Шерафуддин не видит, что творится вокруг: стоит поехать на автобусе, и наткнешься на разбитые и перевернутые машины, да еще окровавленные тела, исковерканные, как на бойне, стоны и вопли несчастных.

— Истинная правда, — подтвердил Шерафуддин, — но ведь все ездят.

— Это риск, всегда нужен риск, я вот остался без жены и не решаюсь жениться, а надо бы: долгая старость, болезни…

Шерафуддин, пытаясь подбодрить его, весело сказал:

— Чего бояться, женитесь.

— Ну как мне жениться, — возразил тот, — это же риск! На кого еще нарвешься, ведь плохое не сразу разглядишь, только хорошее, лучше некуда, и уста сахарные от сладких слов, а женишься, поживешь — и смотри на нее, будто с земли на солнце, ни подойти, ни приблизиться… И дети, когда еще они вырастут? А вырастут — сами видите, что творится.

— Все правильно, — согласился Шерафуддин, — и тем не менее люди женятся, так уж повелось.

— Нет, не решаюсь, хоть и надо, долгая старость, болезни… И путешествия… не могу смириться, с детства мечтал увидеть Африку, побродить по ней, а теперь, когда есть деньги, потерял способность к риску.

Шерафуддин убеждал, что никакого риска нет, теперь не старые времена, когда о подобном путешествии узнал бы весь мир, теперь все ездят, и сегодня проще съездить в Центральную Африку, чем когда-то в Центральную Боснию.

— Да-а, — человек чуть не плакал, — ну, приеду, а там дикари… Костры, барабаны, острые копья, все голые, только повязки на бедрах, брр!

— Какие дикари! Дикарей уже нет! — воскликнул Шерафуддин.

— Как это нет, столько фильмов…

— Какие там дикари! Да вы… — Он хотел сказать «сам дикарь», но сдержался и сказал: — Отсталый человек.

И терпеливо разъяснил, что давным-давно миновало то время, в котором живет он, да и фильмов таких почти нет.

— Нет больше дикарей, — твердил он, — теперь дикарями считают тех, кто держал народы Африки в рабстве, им уже самим стыдно, только и делают, что оправдываются.

— А звери? — снова завел тот.

— Какие звери? Нет никаких зверей, — почти заорал Шерафуддин, — звери — это те, которые…

— Э, мы в кино все видим, все переживаем.

Шерафуддин достал из кармана газету и, просмотрев репертуар кинотеатров, предложил:

— Да вот здесь рядом идет такой фильм, за мостом.

— Знаю, потому и стою тут, ведь до моста нужно перейти улицу, а автомобили-то мчатся.

— Так вот же переход.

— Вижу, а вдруг…

Шерафуддину вроде бы удалось его убедить, дрожа от страха, он сделал несколько шагов, однако спустить ногу с тротуара не отважился.

— Спокойно, спокойно, зеленый свет…

— Нет, нет, не могу, оставьте, прошу вас, не толкайте меня.

— Следовало бы.

— Ну да, а вдруг авария? Откуда такая уверенность, а если вот этот, за рулем, не остановится на зеленый свет, откуда вы знаете, что ему придет в голову, может, он дальтоник… Откуда такая уверенность? Человек идет в кафе, по дороге его настигает смерть. Теперь другие времена. Когда-то я решался на многое, до того осмелел — не побоялся запустить руку в кассу предприятия, а кто сейчас может меня заставить сделать что-нибудь подобное?

— Неужели вы так дорожите жизнью?

— Речь идет не о жизни, а о страхе, и вообще, если подсчитать, жизнь дала мне не больше, чем вам.

— Тем более вперед!

— Я не боюсь смерти, я потерял способность рисковать, помогите мне вернуть ее! — закричал человек.

Шерафуддин схватил его за руку и потянул к переходу. Человек старался изо всех сил и не трогался с места.

— Вот видите, не могу.

— Ну почему не можете, — разозлился Шерафуддин, — идите за мной.

— Не могу! Не могу!

Он очевидно старался, лицо напряглось, скривилось, сморщилось, и все-таки спустить ногу с тротуара не удалось. Шерафуддин увидел: он плачет.

— Посмотрите, — сказал человек, указывая на свои ноги, — посмотрите.