Современная канадская повесть

В приемной я с удивлением обнаруживаю Артюра Прево. Этот пузатый торгаш — подвижный и энергичный, несмотря на свои жиры, — источает самодовольство. Ему открывают миллионные кредиты. Состояние его, несомненно, покоится на надежной основе. Я ни на секунду не верю, что он пришел ко мне за консультацией. Прево — давний пациент доктора Лафлера, и тот хотел сохранить его за собой, да и не такой Прево человек, чтобы явиться на прием вместе со всеми. К тому же доктор Лафлер нередко рассказывал мне о его поразительном здоровье, которое выдерживает любые гастрономические излишества.

Протянув мне крепкую руку, Прево садится, не дожидаясь приглашения.

— Ну как, нравится вам наш Маклин? — спрашивает он ровным звучным голосом.

Я не успеваю ответить.

— Город небольшой, но процветающий. Чрезвычайно процветающий. Известно ли вам, что у нас едва ли не самый высокий процент владельцев недвижимости по округе?

Я тут же вспоминаю о деревянных развалюхах, и восхититься мне не удается.

— Вы будете поражены количеством холодильников, которые я продаю за год. В Маклине много денег в обороте. Есть у вас сложности с получением гонораров от клиентов?

Этот вопрос в лоб мне неприятен. Да, мои пациенты платят мне плохо. Но его это не касается. Пусть радуется, что регулярно получает месячные взносы за свой холодильники.

— Нет. На этот счет я спокоен.

Он смотрит мне прямо в глаза, словно надеясь вырвать у меня признание силой гипноза.

— Видите ли, я мог бы вам помочь. Я контролирую массу предприятий в Маклине. Будем откровенны: через банк мне известно, что положение ваше скверное.

Я поднял было руку в знак протеста, но он лишь мотнул головой.

— Слушайте, вы только начинаете. Устройство медицинского кабинета недешево стоит.

Он окидывает презрительным взглядом мое нищенское оборудование.

— Я даю вам в долг под три процента сумму, которую вы должны банку. Вы выигрываете на этом два с половиной процента. Кроме того, я бору под свое поручительство неоплаченные счета наших пациентов.

Он сидит, выдвинувшись на краешек кресла, и ждет моего ответа, весь сочась щедростью. Предложение заманчивое, но меня смущает, что оно исходит от этого человека. В городе он не пользуется репутацией добряка.

— Почему вы мне это предлагаете?

— Потому что я старый друг доктора Лафлера. Он очень ценит вас. И мне хотелось бы, чтобы вы преуспели. Доктор Лафлер стареет. Маклину нужен молодой врач.

Я пообещал ему подумать и дать ответ завтра. Вдруг, без всякого перехода, он говорит:

— Посмотрите мои глаза. Я с трудом обхожусь без лупы, когда читаю газету.

В двух шагах отсюда живет окулист. Я не понимаю, почему Прево обращается ко мне. И все-таки не решаюсь отправить его к специалисту без осмотра. Он воспримет это как признание в собственной беспомощности. Я осматриваю его глаза, пользуясь маленькой лупой, которая обычно служит мне для обследования ушей. Мне удается разглядеть помутнение роговицы. Катаракта, это ясно. Но диагноз ставить я не собираюсь.

— Похоже, воспалительный процесс в глубине глаза. Перед сном промывайте левый глаз борной. Если не будет улучшения, обратитесь к окулисту.

Мое незамысловатое предписание удовлетворяет его лишь наполовину. Уходит он, громко смеясь, заявив, что берет под поручительство этот первый неоплаченный счет.

За ним появляется толстая смуглая брюнетка с растительностью на лице. В ее волосах кое-где пробиваются седые нити; опущенные плечи придают фигуре яйцеобразную форму. Она останавливается в дверном проеме и смотрит на меня, не говоря ни слова. Я приглашаю ее сесть: посетительница, тяжело ступая, подходит к креслу, садится и застывает в неестественной, настороженной позе. Неужели я произвожу впечатление изверга?

— Что вас беспокоит, мадам?

— Мм-м. Не знаю.

У местных женщин всегда такой вид, будто они хотят сказать, что именно затем ко мне и пришли, чтобы узнать, что их беспокоит. Возьмись я сейчас, ни о чем не расспрашивая, осматривать ее с головы до ног, она примет это как должное, считая, что я сам, без ее помощи, обнаружу недуг. Если пойти по этому пути, то можно провести в кабинете весь день. Лучше попробовать поговорить о возрасте, о семье. Ей шестьдесят пять лет. Вдова, мать семерых детей — троим нет еще двадцати, — всю неделю гнет спину на поденной работе в гостинице и еще в нескольких домах. Она не признаётся мне, что зарабатывает прилично, но соглашается, что после войны платить стали лучше. Старости она не чувствует, да и сила в руках пока есть.

— А вот дыхание… чуть что — одышка. Если б надо было только тереть да скоблить, я бы, конечно, к вам и не пришла. Но когда я вечером поднимаюсь к себе по лестнице, я задыхаюсь так, что голова кружится.