Современная китайская проза

Что?! Его имя, явно его почерк, только иероглифы какие-то неуклюжие, детская рука. Однако он ничего не помнит. Неужто так обессилела память?

Учительница принялась вспоминать о том вечере 31 декабря 1951 года. Группа студентов промышленного института, где учился Лю Цзюньфэн, договорилась встретить Новый год с выпускницами средней школы при институте. Каждый заготовил подарок, надписал и прибавил какое-нибудь пожелание. Подарки завернули в праздничную красную бумагу, разложили на две кучки — от студентов и от школьниц, потом все стали тянуть, возбужденно разглядывать, что да от кого, затем разыскивать дарителей, благодарить, знакомиться, беседовать, а в конце пожелания, что в надписях, исполнялись.

Золотые деньки, золотое времечко! Жизнь услаждала, как игра, а игры были торжественны, как сама судьба.

В самом деле, все ведь было — и эта встреча Нового года, и веселые дары. Подробности уже ускользнули, но сам факт новогоднего вечера обозначился в памяти, и он не стал отнекиваться.

— Мы с вами о многом говорили на том вечере. Я ведь знала, что вы были и блестящим студентом, и комсомольским групоргом. Меня заразила ваша вера в жизнь. Потому и храню ваш подарок с этой надписью и восходящим солнцем. Надпись мне очень понравилась. Девочки из класса получали тряпичные куколки, кастаньеты за юань тридцать, просто леденцы — разве идет это в какое-нибудь сравнение с моим подарком?! Нет, я воистину самая везучая.

В памяти Лю Цзюньфэна смутно, как сквозь паутину, начал проступать блокнот в глянцевой обложке, но ни рисунок, ни надпись, ни тем более тогдашняя школьница, которая сейчас вдруг объявилась перед ним, пока не всплыли. Тридцать с лишним лет! Судьба то подбрасывала его вверх, то швыряла вниз, ежегодно мелькали перед ним десятки, сотни новых лиц, и чем их оказывалось больше, тем верней они забывались. Хотя о многих, очень многих помнить было важней, чем об этой учительнице.

— Я очень дорожу вашим блокнотом и, глядя на него, всегда вспоминаю те годы. Они многому научили меня, и, сколько бы времени ни прошло, этого мне не забыть. И всякий раз, когда вспоминаю, моя жизнь словно поворачивается к лучшему…

— Простите великодушно… Но я забыл… — с виноватой улыбкой покачал он головой. Не мог покривить душой, притворяясь, будто помнит. К чему обманывать эту по всей видимости заслуживающую уважения, но все же несколько назойливую женщину, случайно встреченную тридцать с лишним лет назад?

— В позапрошлом году в газете я вдруг увидела вашу фамилию и сразу поняла, что это именно вы. Прочитала, что вы участвовали в работе Комитета ООН по окружающей среде в Женеве или Стокгольме, уж не помню сейчас. И после этого принялась повсюду выискивать ваше имя. Видела вашу статью в журнале «Наука и окружающая среда». Какая ученость! Вы стали крупным руководителем и большим специалистом, до чего же я рада за вас! И для меня почетно! Я уверена, что опорой для четырех модернизаций будут комсомольцы пятидесятых! Кто знает, может, вы станете заместителем премьера! Почему бы и нет?

Замахав руками, Лю Цзюньфэн уставился на нее, надеясь по выражению лица определить, насколько искренни эти комплименты.

— Извините, что побеспокоила, я знаю, как вы загружены. Осенью пятьдесят второго я поступила в пединститут, на китайскую филологию, в пятьдесят шестом распределили в Т., в среднюю школу. Ах, простите, я, кажется, слишком болтлива. Сейчас веду выпускной класс, ребята боятся, что не пройдут в вузы, и не видят в жизни большого смысла, груз раздумий-то им не по возрасту, крохам этаким. Читаю им горьковского «Буревестника», «Кто самые любимые» Вэй Вэя^[39], сама слезы лью, а среди них сидят совсем равнодушные. Жизнь прекрасна, убеждаю их, а они не верят. А как-то, представляете, спрашивают — что прекрасного в вашей жизни? Ну и рассвирепела же я: до них не доходит, как я люблю свою работу, как жажду вложить в них веру в идеалы… Но по силам ли мне, козявке, встряхнуть их души! Как хорошо, что вы тут, ваш блокнот я уже показывала ребятам, и это взволновало их. Простите, вы мне протянули палец, а я всю руку хватаю. Может, вы придете к нам побеседовать с классом, минут десять, не больше, ну, даже и слов никаких не надо, пусть они только глянут, так сказать, живьем, простите мне мою грубость, на вас, большого человека, столь многого достигшего. Пусть поймут, что человек может чего-то достичь, только живи — масса дел ждет тебя, у жизни широкие горизонты…