Современная нидерландская новелла

— Вы прекрасно обрисовали положение, но ведь половина людей, видимо, не понимает по-французски. Давайте я, чтобы всем было ясно, переведу вашу речь на английский — или, может, вы сами?

Он покачал головой и сделал мне знак продолжать. Он все еще смотрел на меня сердито, и плохо скрытый упрек в моих словах только усугубил его настороженность. Не исключено, что стюардесса рассказала ему о моей чрезмерной нервозности во время катастрофы и он считал меня слабаком, трусом, склочником и так далее, чего я, впрочем, и не отрицаю. Но, несмотря на все это, в теперешней ситуации от меня будет больше пользы, чем от него. Ну и что, если в критическую минуту, когда уже ничего нельзя было изменить, я лишился чувств? Какой был смысл держать марку (наш пилот, разумеется, твердой рукой поднес огонек к сигарете и лаконично заметил: «Parbleu, on tombe»^[18], а остальные члены экипажа из кожи вон лезли, стремясь казаться еще хладнокровнее, чем начальник) — это ведь делается лишь для того, чтобы потом, когда несчастье окажется позади, хвастаться своим героизмом.

Я коротко пересказал речь летчика по-английски; при этом я — без всякого, впрочем, умысла — сильнее, чем собирался, подчеркнул сомнительность его выводов. Увы, мое выступление не имело успеха. Те, кто понял речь летчика, не слушали и переговаривались между собой; большинство же остальных, видно, и по-английски не понимали и смотрели на меня как баран на новые ворота; но, как бы там ни было, я выполнил свой долг. Чтобы снова привлечь внимание слушателей, я громко крикнул: мол, чем болтать, делали бы что-нибудь, например поддержали бы вон того старого немощного человека — ведь девушка уже совсем выбилась из сил. Несколько мужчин тут же подскочили к старикашке, оттерли девушку и подхватили его под руки. Остальные растроганно смотрели. Наконец можно хоть что-то сделать, пусть и не много. Я оказался в выигрыше: во-первых, самому мне уже не пришлось возиться со стариком, во-вторых, кое в чем я опередил летчика, ибо это предложение, конечно, должно было исходить от него. Кажется, почва для дальнейшего наступления была подготовлена.

Но я выжидал. Моя идея помочь старикашке произвела гораздо больший эффект, чем я предполагал. Взгляд у людей стал целеустремленным: они явно уже видели себя на пути к населенным местам. Мое предостережение, что, дескать, старик сейчас упадет, — это была находка, пришедшая из глубин подсознания. Я решил пока воздержаться от дальнейших речей, чтобы не портить произведенного впечатления, и стал прохаживаться взад-вперед около старикашки, а окружающие бросали на меня благодарные взгляды.

По-видимому, наш предводитель был задет. Все, что он думал, без труда можно было прочесть на его лице. Его подробный и серьезный отчет о нашем бедственном положении почти не дошел до слушателей, мое же вскользь брошенное, зато попавшее в самую точку замечание пробудило отупевших от отчаяния людей к жизни. Теперь столько народу разом поддерживало старика, что ему стало неловко, а потом он даже рассердился. А девушка сиротливо стояла сзади. Раньше она чувствовала, что кому-то нужна, но теперь это чувство перешло от нее к кучке людей, толкавшихся вокруг старика. Я пробрался к ней и сказал, указывая на него:

— Ваш отец?

Но он не был ее отцом. Обрадованная, что с ней заговорили, она рассказала мне все. Сперва ее откровенность удивила меня, я не ожидал симпатии с ее стороны: ведь всего каких-то полчаса назад произошел тот обмен репликами из-за сигареты. Но потом я сообразил, что всеобщее расположение ко мне захватило и ее. Кроме того, как позже выяснилось, ей тоже не нравилось поведение летчика — чисто интуитивно. Итак, вслушиваясь больше в голос, чем в слова, я все же узнал, что она не родственница старикашки — к нему ее привязывают чувство долга и благодарности и хорошо оплачиваемая работа секретарши. Мне приятно было звучание ее голоса и выбор слов, я сочувственно хмыкал и всякий раз, как она собиралась умолкнуть, с заинтересованным видом задавал новый вопрос. Под звуки ее голоса мне вдруг стало хорошо и уютно на мерзлой гренландской земле, и у меня пропала всякая охота искать выход из бедственного положения. Так продолжалось, пока она говорила; потом мы оба стали смотреть на возню вокруг старикашки, которого теперь поддерживали до того ретиво, что ноги его оторвались от земли. С несчастным видом он висел на плечах у своих мучителей — первый из нас, кто покинул гренландскую землю.

Наш командир меж тем оправился от ущерба, нанесенного его престижу, и избрал новую тактику. Вместе со стюардессой он обошел всех, чтобы учесть наличный запас продуктов. Идея здравая, однако бесплодная, ибо мало кто, отправляясь на аэродром, запасается хлебом и консервами. Другие члены экипажа залезли в разбитый самолет, чтобы опознать трупы и извлечь неповрежденные приборы — по крайней мере так думал я.