Современная новелла Китая

На берегу канала плакучие ивы свешивают над водой ветви, пестреют цветы, зеленеют деревья — все как на картине. Но красоту нарушает виднеющийся за зеленой завесой ивовых ветвей глинобитный, окруженный полуразвалившейся плетеной изгородью домишко под соломенной крышей, от которого еще издали веет застарелой бедностью.

В домишке жили двое — отец и сын. Тан Эру, по прозвищу Чудак, шел седьмой десяток. Когда-то он был известным на всю округу бахчеводом, но с тех пор как вышло распоряжение сеять только зерно и запретили разводить бахчевые, ему пришлось идти работать в поле. С возрастом сил поубавилось, и зарабатывал он каких-нибудь шесть единиц в день. Сын его, Тан Чуньцзао, окончил среднюю школу высшей ступени, и была у него заветная мечта поступить в университет. Плечистый и сильный, он мог хорошо работать, но учет трудовых единиц производится в коммуне по методу Дачжая^[39] — и парня считали неквалифицированной рабочей силой. А при низких расценках и доход был невелик. Отец и сын весь год поливали землю потом, сохли и чернели на работе, но к концу года оказывалось, что заработанного хватало только на самую простую пищу, а денег не было ни гроша.

В этих местах, между двумя большими городами, из которых один — столица, парню жениться труднее, чем добраться до неба. Изящные, как стебелек цветка, девушки, словно облака к луне или птички к вершине деревьев, всей душой стремились в Пекин, на худой конец согласны были на Тяньцзинь. Ну, а неотесанные и даже дурнушки требовали таких свадебных подарков, что к ним и не подступишься.

Как говорил поэт, в здешних краях родителей «не радует больше родившийся сын, все надежды приносит им дочь»^[40].

Но Тан Эр не расставался с радужными надеждами. Лежа на кане, он погружался в сложные расчеты. Не вырастишь платан — не прилетит феникс; хочешь женить сына — построй самое меньшее пятикомнатный кирпичный дом да еще потрать тысячу восемьсот юаней на свадебный подарок, а они с сыном вырабатывали в год пять тысяч трудовых единиц и на каждую единицу получали тридцать три фэня. Сколько ни считай, а чтобы ввести в дом золотую деву с яшмовым ликом, надо запечатать рот, затянуть до отказа пояс и двадцать лет не пить, не есть. Бывало, те, кто имел должность и, значит, надежный кусок хлеба, кто мог покупать рис в магазине, словом, все те толстокожие, которых трехвершковый гвоздь не пробьет, свинья не съест и собака не тронет, снисходили до деревенских невест. Да только они выкупа не платили, а еще за невестой получали хороший куш… Тут его осенило. Хочешь женить сына без лишних расходов и не надорвавшись — надо обеспечить ему хорошую должность. А как? Самый верный путь — учение. Книги и помогут заполучить золотую деву с яшмовым ликом.

Тан Чуньцзао был способным, понятливым малым, жадным до учения. Приняв твердое решение, старик приказал сыну, чтобы тот после работы зубрил не поднимая головы и ни о чем больше не думал. Сам же недоедал, недосыпал, выжимал из себя все соки, лишь бы сын смог постичь все книжные премудрости. Но увы! Оказалось, что он жил не по тому календарю. Времена изменились, цениться стало все что угодно, только не ученость; на Доске почета писали имена тех, кто подал на экзамене чистый лист бумаги. А Тан Чудак, выходит, был глуп, как пустая тыква, и бестолков, как безъязыкий колокол; мало, что беден и неотесан, так еще и упрям, как тутовое коромысло, — сломается, но не согнется: ни подольститься не умел, ни зайти с черного хода. И вот его сын из года в год не мог получить направление ни на работу, ни в вуз.

Холода сменялись жарой, шли годы. Тан Чуньцзао уже двадцать три, а виды на будущее чернее ночи; парень взрослый, пора жениться, и отец втайне волновался, стараясь не подать виду.

Но тут, как говорится, раз уж добрался до горы, какая-нибудь тропка вверх да выведет. В тяжелом семьдесят четвертом году, когда еды не хватило до нового урожая, один ловкий человек из их деревни, Ma Гочжан^[41], по прозвищу «Императорский тесть», вывез из Сычуани семерых деревенских девушек, назначив за каждую свою цену. И вот Тан Эр побежал прицениваться.

На самом деле имя Ma Гочжана означало «Государственная печать». Так вот, на этой печати отчетливо проступали распутство, лень, жадность, хитрость, злоба. Этому человеку не нужно было называть себя по имени — его, как говорится, за десять ли было видно.

Но в те годы честным людям дороги не было, злодеи и лихоимцы шли в гору. И стоило одному из них выбраться наверх, как за ним тянулся целый хвост.

У Ma Гочжана был названый брат, такой же пройдоха, с легкостью менявший обличье, как Сунь Укун — царь обезьян. Он был из тех, кто поднялся на избиениях, погромах и грабежах. Показав себя знатоком методов Дачжая, он забрал власть в уезде. Не отставал и Ma Гочжан. Богатство меняет человека: побратим, вступив в должность, развелся со своей желтолицей женой. Ma Гочжан, быстро смекнув что к чему, тут же обрядил и привел к нему свою цветущую восемнадцатилетнюю дочь. Так названый брат стал его зятем, а Ma Гочжан — Императорским тестем.