Чжэну Гуюю было за пятьдесят, и я слышал, что прежде, когда здесь был кооператив высокой ступени[49]
, он исполнял обязанности секретаря ячейки в селе. Как только началась «культурная революция», его сразу сняли, и лишь недавно он вернулся на руководящую работу. По общему мнению, он один мог уговорить отца девушки. Я спросил о Ван Цзянню — что он за человек? Оказалось, ему уже под шестьдесят, он бедняк. В антияпонскую войну был в ополчении, потом активно участвовал в проведении земельной реформы[50]. Ни к чему как будто не придерешься. Вот только характер упрямый — за это его и прозвали «Старый буйвол». Говорил он мало и редко, но уж если что скажет — словно кол в землю вобьет. Говорят ему идти на восток — он непременно пойдет на запад. Бывало, доставалось ему из-за его упрямства. Чистил он как-то выгребную яму и по неосторожности ляпнул себе на штаны. Сгоряча стал лупить черпаком, приговаривая: «Вот тебе, получай! Вот тебе, получай!» Ну и перепачкался весь, конечно, даже лицо забрызгал. Возможно, тут было некоторое преувеличение, но одно ясно — старик с характером.Тем временем вернулся Чжэн Гуюй. Уже без жениха и невесты. Сказал, что Ван Цзянню ни на какие уговоры не поддается, стоит насмерть. А под конец разговора вспылил и ушел из дому.
— Куда бы монах ни пошел, монастыря ему не миновать! — сказал Чжоу Тева. — Вечером придет, я с ним разберусь!
— Секретарь Чжоу, — обратилась ко мне У Айин, — может быть, обсудить этот вопрос на собрании, подвергнуть критике порочную практику выкупа, за которую так цепляется Старый буйвол? Сделать это хотя бы в воспитательных целях?
Предложение было встречено громкими возгласами одобрения, особенно со стороны молодежи. Старый буйвол открыто и нагло попирает брачное законодательство, это надо строго осудить. Вот единственный способ борьбы со злом и несправедливостью.
Чжэн Гуюй, опустив голову, курил и молчал. Лишь когда страсти немного улеглись, произнес с расстановкой, не торопясь:
— Из-за свадебных подарков устраивать судилище — это, пожалуй, слишком! А потом, вы же знаете, старик не испугается. Наоборот. Так можно только все испортить.
Чжэн Гуюй, видимо, был человеком рассудительным, и я его поддержал. Знал по опыту, что беседы и уговоры могут подействовать даже на упрямца. Сам попробую убедить старика, решил я, воспользуюсь своим положением секретаря уездкома. Как-то надо устроить так, чтобы я поужинал у него в доме. Этой мыслью я поделился с Чжэн Гуюем, и он сразу принялся за дело.
— А с теми двумя парами все нормально? — спросил я, и мне дружно ответили, что никаких подвохов тут быть не может.
По просьбе У Айин я согласился их посетить, и мы пошли в дом Ван Шуньси.
Двор старый, но чистый. На дверях парная надпись, на окне в комнате молодых наклеены двойные иероглифы «радость». То и дело приходят родные и знакомые с поздравлениями. Все предвещает счастливое событие. Ван Шуньси — спокойный, приветливый старик. Он долго благодарит меня — само уездное начальство пожаловало на свадьбу, никто в селе и не мечтал о такой чести, во сне и то не видел. И коллективную свадьбу похвалил — и торжественно, и расходов меньше. На усиленные приглашения остаться ужинать я ответил вежливым отказом.
Во вторую семью мне пойти не пришлось — у ворот меня дожидалась Эрлань, сама вежливость и терпение. На мой вопрос, вернулся ли отец, она поспешно кивнула. Я распрощался со всеми и пошел за Эрлань. По дороге она рассказала, что отец ходил в горы за хворостом, а когда, вернувшись, узнал, что секретарь Чжоу собирается у них ужинать, заметил: «Хоть чем-то похож на прежних руководителей. Не захотел пировать в бригаде, придет ужинать в крестьянский дом». И не разрешил жене готовить никаких особых блюд.
Я поспешил сказать:
— Ну, что ж, это правильно.
Эрлань, вздохнув, продолжала:
— Секретарь Чжоу, у отца характер тяжелый, если что не так скажет, вы уж не обижайтесь.
— Постараюсь с ним мирно поговорить, — засмеялся я и вслед за Эрлань вошел во двор. Дом был старенький, на три комнаты, в западной части двора — коровник. Старик, еще крепкий, перебирал сено. Эрлань крикнула:
— Папа, секретарь Чжоу пришел!
Старик поднял голову, скользнул по мне взглядом, буркнул: «Проходите в дом», — и, повернувшись спиной, кинул охапку под навес. В этот момент я увидел на его ватнике большую заплату. Так вот, оказывается, кто не уступал дорогу нашей машине!