А Пань Цинцин все это нравится. Глаза блестят, улыбается, словно хочет сказать: «Смотри, что значит культура! Человек и думает, и говорит красиво, не то что мы!» Но у Ван Мутуна точно колючки в сердце выросли. Бросив уничтожающий взгляд сперва на жену, потом на Однорукого, он процедил сквозь зубы:
— Да, вони от тебя много, но я тебе мозги вправлю! Слушай, ты, горожанин! Еще старики говорили, что в чужую деревню со своими правилами не ходят. Разбираются, кто гость, кто хозяин. Ты хоть и не гость, но и не хозяин! В Зеленом логе уже двадцать лет как нет пожаров, мы на все Туманные горы прославились, сколько начальников в лесничестве сменилось, никто не ругал. Каждый год меня выдвигают в ударники по охране леса, и без всяких телефонов, деревянных щитов, восьмичасовых смен и учебных групп! Наточи-ка лучше свой тесак и поработай на просеках! Лесничество давно поставило меня начальником в Зеленом логе, а тебе завполитотделом все ясно сказал, надо было прислушаться!
Лесник стоял подбоченившись, и глаза его полыхали огнем. Глядя на него, Однорукий даже побледнел и потерял дар речи. Пань Цинцин прямо возражать не посмела, лишь сказала, едва сдерживая негодование:
— Товарищ Ли, он человек неграмотный, грубый…
Она осеклась, боясь, как бы муж ее не ударил. Ван презрительно усмехнулся:
— Я, может, и грубый, зато он нежный! Но сейчас грубые управляют нежными, а не наоборот, такое время. Ты, Ли Синьфу, не забывай, что руководство послало тебя в Зеленый лог на перевоспитание!
Сказав это, он пошел, раскачиваясь всем своим грузным телом, оставляя в земле глубокие следы.
Итак, предложения Однорукого разбились словно о скалу, не оставив на ней даже царапины. И он смирился. В самом деле, его прислали в Зеленый лог на перевоспитание. Некультурные перевоспитывают культурных — таково новейшее изобретение… Ли Синьфу понял, что ничего не сумеет изменить, и стал бояться Вана. Но энергия в нем бурлила по-прежнему. Покой означал тоску, одиночество, а тогда и жить не имело смысла — уж лучше прыгнуть со скалы. У него были книги, изданные еще до «культурной революции»: «Описание деревьев» и «Противопожарные меры в лесном районе». Каждый раз, отправляясь в обход, он брал с собой «Описание деревьев» и сличал с ним все, что видел вокруг. Он лелеял мечту изучить лесные ресурсы Зеленого лога, чтобы время зря не пропало и порубки в дальнейшем носили осмысленный характер.
Чувствуя, что Пань Цинцин его понимает, он рассказывал ей о своих замыслах. Она и в самом деле хорошо к нему относилась, как к брату.
— Дурачок, — говорила она мягко, — делай, что задумал, и ни у кого не спрашивай!
— А твой муж не рассердится на меня?
— Разве ты что-нибудь плохое делаешь? Эх ты…
Он боялся смотреть в ее черные блестящие глаза.
Ее протяжное «Эх ты…» звучало как музыка, как журчание горного источника и трогало до глубины души.
К осени Однорукий собрал в старые конверты немало редких семян: и какой-то особенно красивой ели, и золотолистой смоковницы, и древесного имбиря. Решил сделать грядку с рассадой, чтобы потом отнести саженцы в лесничество и отдать специалистам для выращивания. Под грядку надо было выжечь место, но Ван этим совершенно не интересовался, поэтому пришлось попросить о помощи Пань Цинцин.
В тот день Ван отправился в горы проверять силки. Однорукий с Пань Цинцин выбрали участок за огородом, не зная, что именно его лесник присмотрел для хлопкового поля, и подожгли траву. Огонь устремился вперед, повалил густой дым, они развеселились как дети, и тут вдруг с пустыми руками вернулся хмурый Ван. Холодно взглянув на них, он вытащил из-за спины тесак, срубил молоденькую сосенку и стал забивать огонь. Однорукий попытался объяснить, для чего они устроили пал, но Ван зарычал, как тигр:
— Поменьше суй свой нос куда не надо! Это место мне для другого нужно. А раз ты такой храбрый и не спросил моего разрешения, вечером напишешь объяснительную записку!
— Кому?
— Кому? Думаешь, если я неграмотный, так не управлюсь с тобой? Помяни мое слово, будешь у меня смирнехоньким, как полагается!
Пань Цинцин от обиды чуть не плакала. Муж грозно прикрикнул на нее:
— Ты почему свиней не кормишь! Ведро и то сожгла!
Женщина не посмела ответить. Однорукий с жалостью смотрел ей вслед, вытирая глаза тыльной стороной ладони.
В каждом человеке должны жить вера и достоинство. Небольшой излом трудно починить, а большой — тем более. Ван Мутун считал, что Однорукий бросил ему вызов, да и жена стала отбиваться от рук, не так послушна, как раньше.