Современная польская повесть: 70-е годы

— Да будет вам известно, мама, что год назад я встречался с отцом, — говорит Болеслав. — Это была моя инициатива. Я нажал на него. Меня интересовала материальная сторона. Я не вижу оснований, почему эта женщина должна купаться в роскоши, а вы, мама, после стольких испытаний — отказывать себе во всем? Отец обещал это уладить, но мне пришлось неоднократно звонить юрисконсульту и даже угрожать скандалом, если вопрос не будет решен официально. Парух мне в некотором смысле помог. Половина отцовской дачи после его смерти отойдет вам, мама.

— О боже, — стонет Людмила. — Неужели надо непременно сейчас говорить об этом?

— Завещание Парух оформил при мне как полагается. Я не говорил раньше, чтобы не волновать вас. Но теперь вынужден. А остальное — это уже обычная процедура введения в наследство. Оставьте это мне, мама, у меня рука твердая. Отцу много лет везло, как, например, с проектом комбината для ГДР. Он заработал кучу денег. Я не отдам всего этой женщине.

— Болек, почему ты ее так ненавидишь? — шепчет Людмила. — Это плохо. Нельзя давать волю таким чувствам.

— А я ее не ненавижу, — произносит вполголоса инженер Болеслав Барыцкий. — Я ее презираю.

Молодой человек умолкает, ибо они уже подъезжают к Н. Новое шоссе взбегает на возвышение, откуда отчетливо видны ветхие домишки путейцев, темнеющие среди коробкообразных построек последних лет.

* * *

Станцию в Н. Зарыхта видывал только из окна вагона. Чаще проезжал через городок на машине, варшавское шоссе пробегало в стороне от разъездов и железнодорожных путей, лишь в одном месте их пересекало. Переезд, у которого частенько приходилось дожидаться битый час, напоминал о близости вокзала, выстроенного в стиле, типичном для железнодорожных строений бывшего Королевства Польского.

Вместе с ним с поезда сошли трое железнодорожников, которые сразу же исчезли в недрах вокзала, и маленький человечек в непромокаемом плаще с несессером в руке. Он обогнал Зарыхту и затрусил мелкой забавной рысцой — может, потому, что было холодно и моросил дождь, — к выходу на привокзальную площадь.

Какого черта я сюда приехал? — еще раз подумал со злостью Зарыхта. — Нелепая, бессмысленная затея. Пойду в больницу, и что? Поклонюсь Барыцкому на смертном одре и скажу: мы вместе шли по жизни, брат мой. Вместе финишировали. И посмотрю с любовью ему в глаза. Либо скажу: ты дал маху, поступил со мной непорядочно, но я тебя прощаю. Я великодушен. Разумнее всего сесть в первый же варшавский поезд и забыть обо всем. Но ближайший отходил только через три часа. Чертовщина, — подумал он. — Ну и влип, придется расхлебывать эту кашу.

Зарыхта двинулся к выходу тяжелой походкой старого строительного рабочего. Так он и выглядел — костюм из синтетики, уже давно немодного покроя, пальто, купленное десять лет назад в Венгрии, старательно начищенные ботинки, сшитые у частника (понадеялся, что обувь, сшитая на заказ, окажется удобнее для больных ног, да, видно, от недомоганий, связанных с возрастом, нет средства). Проходя через зал ожидания, он увидел знакомое отражение в зеркале, пестревшем рекламами косметической фирмы; тяжело ступающий седой мужчина не понравился ему, он почувствовал себя побежденным недугами. Прежде, когда был вполне здоров, он совершенно не интересовался своим внешним видом.

Перед зданием вокзала на дожде и промозглом ветру маячил прибывший варшавским экспрессом маленький человечек и беспомощно оглядывался по сторонам, поскольку на стоянке не было ни одного такси. Сюда, в окрестности вокзала, еще не добрался современный стиль. Домишки вокруг площади, вымощенной булыжником, серые, неказистые, помнят времена, когда в городке размещался царский гарнизон, а в трущобах ютились кабаки и бордели. Клумбы возле вокзала увядали среди этой серости и слякоти. Захолустье. Глухая провинция! Привокзальный уголок соответствовал настроению Зарыхты, был мрачный и запущенный. Вокзал утратил свое давнишнее значение: по этой второстепенной линии курсировали лишь только немногочисленные поезда дальнего следования. Пригородное движение шло по новой, электрифицированной ветке, подведенной к противоположной окраине, поближе к крупному комбинату «Сельхозмаш». Зарыхта вспомнил об этом лишь сейчас, под сонным, моросящим дождем. В Н. он мог добраться на электричке, а не трястись в псевдоэкспрессе! Следовало бы об этом помнить, ведь сам прикладывал руку к утверждению сметы на строительство этой ветки.

Маленький человечек, без шляпы, с мокрой лысиной, стоял двумя ступеньками ниже его и то и дело оглядывался на Зарыхту, демонстрируя расторопные выпуклые глаза и огромные уши. Его навязчивость заставила Кароля приглядеться к человечку внимательнее, и ему показалось, что он уже где-то встречал этого типа. В этот самый момент человечек поклонился довольно подобострастно и поднялся на две ступеньки. Встал рядом с Зарыхтой и не отрывал взгляда от его лица. Это раздражало и стесняло.

Вдруг человечек кашлянул и с напускной любезностью проговорил басом, не вяжущимся с его фигуркой:

— Если не ошибаюсь, товарищ Зарыхта?

— Я.