Современная португальская новелла

Я надеюсь снова увидеть ее, но понимаю, почему она так долго не появляется, — денег нет, как всегда. Так ли это или я придумываю оправдания? («В этом доме только и делают, что оправдывают себя или других», — говорила когда-то моя сестра Одете.) Но ведь мне нужны носки, чистая рубаха и галстук. Как только я раздобуду все это, отправляюсь в министерство к доктору Матеусу выяснить насчет конкурса. Я скажу, что пришел от его родственника, сеньора Жулио из Эштасау, кто он ему там — шурин, что ли.

Когда я последний раз виделся с ним, он долго думал, прикидывал так и эдак и наконец обещал куда-нибудь меня устроить. «Посмотрим, посмотрим…» — сказал он мне тогда.

ЖОЗЕ ВИАЛЕ МОУТИНЬО

Фабрика Перевод Н. Малыхиной

I

Голые бледно-желтые стены, черный пол, красные, строгих очертаний станки. Все пронизано тишиной. На пепельно-сером потолке — тусклые лампы. Окон нет.

Рабочие в белых комбинезонах и пластмассовых касках с буквами I.H.S.V., группами по тридцать три человека. Черты их лиц похожи на линии станков, движения автоматичны. Никаких кнопок, никаких рычагов, только легкие прикосновения к полированным поверхностям.

И ни единого слова.

Правилами требовалось, чтобы во время работы мозг был совершенно свободен. Перед тем как войти в цех, рабочие проходили камеру гигиены и умственной декомпрессии. В ней отсеивались все заботы, все склонности и привязанности, все человеческие проблемы; отчужденные от личности, они переставали существовать.

Пустота, которая поначалу, казалось, только окружала их, теперь стала грубой, непреодолимой и беспощадной силой.

Уют домашнего очага мало-помалу забылся в безликих современных жилищах. Кров для каждого человека заменился общей семейной крышей. На дорогах исчезли указатели, по которым раньше было видно, где начинается и где кончается деревня Масас. Это произошло в то время, когда поселку стало безразлично его имя, когда исчезло все, что было связано с Масасом: романская церковь, мавританский мост, позорный столб и тридцать с чем-то старых каменных домов под соломенными крышами. В том, прежнем, Масасе женщины и старики еще подолгу судачили, стоя в дверях и приглядывая за детьми, пока мужчины были заняты своим тяжким трудом в поле.

II

Три года назад фабрика выросла и своими щупальцами задушила деревню. Вдруг оказалось, что все собаки отравлены, а дороги потрескались так, что движение стало невозможным. Но покорные своей судьбе, люди не хотели ничего замечать. Кое-кто еще наигрывал печальные мелодии, тоскуя о прошлом, но никто не остался в стороне — фабрика всем нашла применение, всех поставила на службу себе.

Потом в Масасе перестал останавливаться поезд. С путей убрали вагоны. В сосновом бору опали последние иголки, и он сгорел. В борьбе с огнем погибло несколько человек.

Фабрика целиком поглотила жителей Масаса, так что они почти уже и не говорили о ней. Когда же говорили, то оставались безвольны. Даже когда пытались захватить вагоны, узнав, что железнодорожников переводят на другие станции. Но никто и не отчаивался. Да и некогда было. Работа на фабрике начиналась в семь часов утра, и шестнадцать часов подряд они были заняты.

Перед администрацией все же стояли кое-какие проблемы: одни рабочие хотели знать имена директоров, начальников смен, управляющих, служащих из конторы, контролеров — одним словом, руководства. Другие интересовались, какой банковской группе принадлежит фабрика. Были, наконец, старики, которые еще помнили, как однажды колоссальные грузовики, управляемые хрупкими людьми, привезли на большой склад огромные ящики и тут же уехали. Несколько недель из трубы и окон склада валили клубы дыма. Затем открылась главная дверь, на пороге появился высокий человек с миндалевидными глазами, одетый в хаки. Он-то и начал преобразовывать Масас или то, что осталось от деревни с этим названием.

Куда-то исчезли старики; предполагалось, что их, как и железнодорожников, перевели в другие места. Или бросили в ямы с негашеной известью.

Географические карты были отобраны, а книги подверглись оценке компьютера, который по причине неверно составленной программы навсегда похоронил их в своем металлическом чреве — кладбище всех вопросов, — дав краткий ответ: «До будущих времен».

III

«Что же мы производим?» — как-то спросил один рабочий. И его сразу перевели куда-то. Другой любопытный так и не проснулся наутро. И все онемели. Квартиры тех двух передали другим. Фабрика весьма одобряла глагол «иметь». Молчание, сургуч, пламя.

Женщины работали, работали, работали отдельно от мужчин. Мало-помалу пропадало желание: в камере гигиены и умственной декомпрессии был коридор со светящимися стенами; изо дня в день там стерилизовали мужчин и женщин. Мужчины были жирны как боровы, а женщины сухи как палки. Им, усталым импотентам, оставался только короткий сон со снотворным и — работа, работа.