Современная португальская новелла

Я заявляю: Революция требует прежде всего смелости! Смелости прямо и бестрепетно взглянуть на уродство и позор жизни. А этой смелости противостоит трусость тех, кто сразу же начинает злословить и бормотать, как бормотали отрекшиеся во времена Первой республики: «Не о таком двадцать пятом апреля мечтали мы!»

Да умеют ли они мечтать?!

3. ОГНЕННАЯ МАСКА

Поцеловав меня, незнакомка провела рукой по моему лицу, и я ощутил на нем огненную маску, волшебно изменившую мой облик.

С Поэзией покончено. Покончено, во-первых, потому, что «голос мой охрип», — так я накричался на своем веку. А во-вторых, я разлюбил Поэзию, разочаровался в ней, когда неожиданно понял, что Поэзия — из тех птиц, что громче и звонче поют в темной клетке. Поэзия, хоть и скрывает это от всех, предпочитает Свободе тиранию.

Итак, учитывая переживаемый момент, решил я сделаться «политическим просветителем», поразмышлять о политике, запеть бесхитростным петухом… К этому я обратился лет пятьдесят назад, за столиками кафе, боязливо оглядываясь, нет ли осведомителей.

Теперь, слава богу, этот кошмар сгинул, исчез вместе с уничтоженной эпохой. Теперь мы начнем создавать Демократию: слово это означает, как известно, народовластие, власть народа и для народа. Очень иногда бывает полезно обратиться к семантике.

Демократия требует гармоничного союза между огромными массами людей и сложными методами управления, а насилие, излюбленный метод самодержцев и тиранов, будет изгнано с самого начала! Дай-то бог!

Но пустить в ход машину Демократии иногда бывает так сложно и трудно, что некоторые демократы поддаются искушению и заменяют насилие болтовней и лживыми хитросплетениями, которые ничуть не лучше насилия! Это должно быть немедленно и с негодованием отринуто нашими политиками. Именно так поступили непреклонные Раул Проенса и Сержио во времена Первой республики! Я назвал лишь двоих, а их было немало — только, к несчастью, никто не поддержал их тогда…

Применить демократические методы намного сложней, чем деспотические. В последнем случае совсем просто: нашелся бы только какой-нибудь бандит с дубинкой в кулаке, и методы эти бесстрашно и эффективно проводятся в жизнь… А демократия требует усердия, настойчивости, осторожности, упорства, и часто нужна обыкновенная революция, чтобы она восторжествовала. Так, на мой взгляд, произошло и в «португальском варианте».

Нельзя превращать средства борьбы в ее цель. Начинается путаница и смятение. И когда после неимоверных усилий создан наконец вожделенный метод, выясняется, что мы уже не помним, зачем он был нужен, и остолбенело смотрим друг на друга и разводим руками. Что будет? Социализм? Монархия?

Конечно, длительное и осторожное «вынашивание» демократии пугает людей, привыкших решать сложнейшие проблемы парой оплеух, а также тех, кто сомневается в возможностях «базиса», как это теперь называется, — в возможностях народа.

Дело осложняется тем еще, что в Истории мы находим примеры, когда мирные демократические методы и кроткий режим типа «возлюбите друг друга» проводились в жизнь железной рукой, насилием, подобно тому как христианство кострами насаждало учение о божественной благодати.

Вся эта совокупность (извините за модное слово) деяний, стремлений и борьбы, которая сопутствует установлению Демократии, привлекает, совершенно естественно, людей, обожающих трудности. Слишком просто — это хорошо для немощных карликов и плохо для тех, кто стоит сейчас у кормила власти в нашей стране. Этим они и отличаются от тех, кто в течение пятидесяти лет коварного и кровавого деспотизма называл себя националистами. Националисты — это приверженцы системы, которая считает португальцев избранной нацией, существами особыми, носителями божественных качеств, давно утерянных другими народами. Таково твердое убеждение латифундистов и фабрикантов. В то же самое время — и это один из распространенных политических парадоксов — они всей силой классовой ненависти ненавидят португальцев-бедняков, не признают за ними никаких человеческих прав, даже самых элементарных, — права на свободу, например! «Они к ней еще не готовы!» — заявляют эти люди.

Вот в этом пункте наши псевдонационалисты и расходились с де Голлем, которому, хоть он и был убежден, что избранный народ — на самом деле французы, никогда не приходило в голову лишать их свобод, запрещать им собираться, говорить, голосовать, писать, читать, любить, протестовать…