Современная португальская новелла

— Что? Да бог с тобой! Почему я должна истязать себя сейчас? Что было, то было. Не понимаю, какое удовольствие получают наши писатели, вороша прошлое. Они же пятнают свою родину и себя! И какая богатая пища для иностранцев! В конце концов, нас тоже не пощадила война. Если вспомнить, сколько немцев уничтожили русские и поляки…

И тут мне стало не по себе, прошлое всплыло в моей памяти: утром почтальон вручил мне мое письмо, адресованное Софи, и я прочла: «Адресат выбыл в неизвестном направлении». Я остолбенела. Мы как раз завтракали. Я никак не могла собраться с мыслями. В неизвестном направлении… Софи, бедная Софи! Потом я машинально мыла посуду на кухне. Стряхивала скатерть, стелила ее на стол. Мигел играл на полу в кубики. Он строил замки и, как только они рушились, принимался строить снова. Я подошла к окну. Дом напротив был розового цвета, как многие дома в городе. «Как красиво, как красиво!» — часто восклицал Мигел, видя эти розовые дома. Но его отцу они не нравились, его раздражал этот цвет, как раздражало все чужое. Он любил Германию, тосковал по родному Руру, где дома были крыты черепицей, почерневшей от угольной пыли и копоти, которой был пропитан воздух, а по грязным каналам ходили грязные грузовые суда. Он не смог победить себя и привыкнуть жить на чужбине. Но Софи бы понравился этот город. Она любила свет и яркие цвета. Возможно, сидя у окна за столом, она писала бы свои истории. Но когда искалеченная, грустная Софи, отмеченная печатью смерти, приехала ко мне и вышла со мной на улицу, она все боязливо оглядывалась и с изумлением спрашивала: «И эти люди жили спокойно эти годы? Эти годы!»

— Ну, а о том, сколько бед мы причинили себе сами, — об этом молчат. Мы — вечные палачи… — Это говорила Монна Лиза.

Кристина поднялась. Я заметила, что у нее трясутся руки. Она сказала, что уже поздно и она может пропустить последний поезд в Баден-Баден. Первым моим желанием было встать и уйти с ней. Но я не подошла к Кристине. Как и раньше в гимназии, нас не сблизила и эта встреча. Я очень мало знала о ней, и мне очень хотелось спросить ее, как она жила в Лондоне, о муже, который умер в Тобруке, и о том, как она снова привыкла к тому, что ее окружает теперь.

Она кокетливо склонила голову, оглядела всех сидящих за столом и сказала:

— Вот мы и повидались. Снова познакомились. Если еще раз доведется встретиться, мы узнаем друг друга.

Я сказала:

— Я хотела бы поговорить с тобой, Кристина.

Она открыла портфель и достала визитную карточку.

— Напиши мне, Паула. Не забудь. Как жаль, что ты ничего не знаешь о Софи.

Людвига помогла ей надеть пальто и проводила до двери.

— Какая она стала высокомерная, — заметила Габриэла, когда Кристина вышла.

— Она всегда была скрытная, — простодушно сказала Шиншилла.

— Нескладная, — сказала Монна Лиза.

— Гордится такой матерью… — бросила Габриэла.

— Чем плоха была ее мать? — серьезно спросила Принцесса.

— Обыкновенная, ничего особенного, но революционерка, — ответила Габриэла, и в глазах ее появился фанатический блеск.

— Побойся бога! — воскликнули Принцесса, поднимаясь.

Но тут вмешалась Павлова и с мольбой в голосе сказала:

— Ведь она, бедная, умерла в тюрьме в гробу!

— Нам тоже не сладко пришлось, — сказала Монна Лиза. — Мой муж вернулся с фронта инвалидом, и я должна кормить его. А у меня трое детей, и они еще не зарабатывают.

Людвига, как пастор, развела руки, пытаясь их успокоить. На лице ее появился испуг: вдруг вечер, который она так старательно готовила, плохо кончится?

— Оставьте, оставьте! Каждый несет свой крест.

Принцесса снова села. На стеклах ее очков играл электрический свет.

Я еще раз склонилась над собачкой Павловой. Теперь она спокойно приняла мою ласку. Должно быть, и вправду поверила словам хозяйки: «Мы среди друзей».

Павлова вытащила одну розу из букета, стоящего на столе. Другие последовали ее примеру. Людвига раздала английские булавки. Она предвидела, что они понадобятся. Все прикололи розы к платьям.

Пора было прощаться. Мы поблагодарили Людвигу за вечер, рассчитались, надели теплые кофты. Куница Габриэлы произвела впечатление. Болтая и смеясь, мы спустились по лестнице, устланной зеленовато-оливковой дорожкой. Розовощекая, белокурая дежурная приветливо нам улыбнулась, сказав: «До встречи». Грум придержал дверь и поблагодарил за чаевые. На улице Франклина Рузвельта мы обменялись адресами. «Всего хорошего. До встречи. Приятно было повидаться. Дай о себе знать. Звони. Пиши».

Автомобили, такси, автобусы развезли всех по домам.

— Где ты остановилась? — спросила меня Принцесса.

— В «Линденхоф», рядом с вокзалом.

— Пойдем пешком.

И мы пошли по незнакомым улицам когда-то хорошо знакомого и родного мне города с тучной, высокой Принцессой, каких знала, и не одну, мировая история. Прогулка успокоила меня. Магазины уже закрылись. На ярко освещенных витринах в изобилии были выставлены товары, обещающие хорошее завтра.

Завтра пойду и куплю Мигелу чемодан с молнией, хоть он и дорого стоит.