Современная семья

Я наливаю кипящую воду в чайник, ставлю его на маленький кухонный столик перед папой и достаю чашки.

— Планировка почти как у меня, хотя моя будет поменьше, — замечает папа, прикидывая на глаз метраж кухни.

Папа выше ростом, чем большинство людей, и шире в плечах, а в моем воображении он всегда был еще выше и крепче. Он казался мне таким сильным, надежным, неизменным. Сейчас, когда я пытаюсь представить себе, как папа сидит в своей маленькой квартире, он и сам вдруг становится маленьким, слабым и печальным.

— Как проходит твоя самостоятельная жизнь? — спрашиваю я, как будто он студент, недавно съехавший от родителей.

— Нормально, просто все еще непривычно. И, признаюсь, немножко пусто, — отвечает папа.

Надо было его навестить.

— Ты ведь всегда можешь отказаться от развода, — говорю я с улыбкой, хотя предлагаю это всерьез — и еще мне хочется проверить, знает ли папа о Мортене.

— Это зависит не только от меня, — произносит он.

— Хорошо, будь твоя воля, ты переехал бы обратно?

— Нет, все не так просто. Я по-прежнему считаю, что стало лучше, — отвечает папа, и я не могу понять, действительно ли он так думает, или в нем говорит гордость, стыд, возможно, что-то еще.

Я разливаю чай, тот же самый сорт, который всегда пили они с мамой, и единственный, который покупаем мы с Лив и Хоконом.

— По-моему, это глупо с твоей стороны, — замечаю я.

— Мы с твоей мамой — два достаточно здравомыслящих человека, которые вместе пришли к общему решению. Как я уже говорил, прежняя жизнь практически ничего нам не давала, — возражает папа, и мне вновь хочется ответить, что странно предполагать, будто в их возрасте от брака можно получить нечто иное, кроме детей и внуков, но я сдерживаюсь, не решаясь спорить.

— Сколько тут всего метров? — спрашивает папа нейтральным тоном, меняя тему.

— Кажется, около семидесяти пяти, включая балкон, — отвечаю я.

Он с улыбкой кивает.

— Ты разговаривала с Хоконом? — спрашивает папа через некоторое время.

— Да, мы как раз вчера встречались с ним и Лив, выпили пива в Тёйене.

— Да что ты? — удивляется папа; в его голосе слышится облегчение.

Я не в силах рассказать ему о разговоре с Лив и Хоконом, о том, как это было ужасно, в каком отчаянии Лив, как подчеркнуто равнодушен Хокон, как мы сидели за столиком, словно чужие друг другу, а Лив казалась даже враждебной. «Ты вообще ничего не делаешь, — кричала она мне. — Ты совершенно безответственна. Мне всю жизнь приходится все делать одной, а ты приходишь, когда захочется, и получаешь семейный уют и тепло, когда тебе удобно. И вот теперь, по-твоему, я должна отвечать и за это».

«Я думала, она знает про нового маминого мужчину, это получилось не специально», — объясняла я Хокону, когда Лив ушла. Кажется, я и вправду считала, что она в курсе, хотя, вероятно, в ту минуту, когда я громко заявила об этом Лив, мне хотелось ранить и ее, и маму, чтобы как-то отомстить за посыпавшиеся на меня обвинения. Нечестно взваливать на меня ответственность за решение родителей. Но я не ощутила ни тени злорадства, увидев, насколько раздавлена Лив.

«Мы жили во лжи», — повторила она несколько раз за вечер, стараясь подобрать точные слова. Хо-кон молчал. «Это не ложь, даже если теперь они разводятся, — все было настоящим», — попробовала возразить я, не понимая, что хочет сказать Лив. Но сегодня, мне кажется, начинаю понемногу ее понимать; это затягивает фальшью все наши воспоминания, опыт и представления, связанные с семьей, если мама и папа сумели одним щелчком уничтожить сорокалетний брак, с легкостью отказавшись от союза, в котором появились мы. По крайней мере, судя по всему, так это видится Лив, хотя я и не могу читать ее мысли, как раньше.

Лично я никогда не находила ничего особенно героического в том, чтобы продолжать исчерпавшие себя или мучительные отношения, вне зависимости от обстоятельств, — если есть дети, им будет лучше со счастливыми родителями, думала я; и те, кто не расстается в такой ситуации, выглядят беспомощно и нелепо. Теперь же колеблюсь между утвердившейся точкой зрения и простым соображением, возникшим из-за реакции Лив: если уж они сумели продержаться вместе все это время, то наверняка точно так же смогли бы дойти до конца.

Мне хочется поговорить об этом с папой, рассказать ему, что произошло между мною, Лив и Хоконом, заставить его взять на себя ответственность и навести порядок в той неразберихе, которую создали они с мамой. Но у меня не получается на него рассердиться.

Мне так спокойно, пока мы сидим с ним рядом на кухне, что сейчас я просто стараюсь удержать это чувство. Пусть он только будет здесь, мой папа, и мы на минутку притворимся, будто все хорошо, у меня есть семья, хотя бы одна семья, на которую я могу надеяться, рассчитывать, полагаться. Я так устала. Я такая маленькая.

— А как вы поступите с лишней комнатой? — спрашивает папа, явно не думая ни о чем, кроме пустующей комнаты, и не догадываясь, чего в ней не хватает, — десять квадратных метров, заставленных обломками невысказанных надежд и ожиданий.

Ох, папа.