Современная словацкая повесть

Как же это? Потом Шримм снова обрел способность рассуждать хладнокровно. Значит, Калкбреннер не доставил старосте приказ оповестить владельцев упряжек, чтобы до четырех утра все конные подводы были поданы к комендатуре? Калкбреннер — и инженер Митух? Может, Гизела все же сказала долю правды? Хотя и соврала про инженера Митуха? Шримм тупо смотрел перед собой. Приказ черным по белому был отпечатан на машинке. Перепечатывала Гизела. Почему же Калкбреннер его не доставил? Все было сделано вовремя — приказ он отдал после распоряжения из штаба полка: собрать в Молчанах все конные подводы, погрузить оружие и снаряжение и к одиннадцати прибыть в Ракитовцы! Отряд Колпинга уничтожит мост на дороге в Большие Гамры, Липник и Черманскую Леготу, заблокирует дорогу из Рачан! Остатки его подразделения будут отступать на машинах, по возможности и на машине Колпинга! Оба приказа были яснее ясного, как же получилось, что?..

Действительно, в приказах все было ясно, но для Шримма война завершалась в Молчанах совсем не так, как он себе представлял.

— Калкбреннера сюда! — заорал Шримм унтер-офицеру. — Срочно доставить!

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант!

Калкбреннера!.. Нахлынувший страх придавил инженера Митуха, колени у него подломились, но он устоял и выпрямился. Кровь стучала в висках. Его мучили угрызения совести. Что он наделал! Он дал Калкбреннеру, взамен за украденную взрывчатку, старую одежду, в которой после разгрома своей роты добрался из Стакова до самых Молчан. Взрывчатку через Колкара переслал партизанам с наказом взорвать железнодорожный путь. Немцы не смогут уничтожить железнодорожное полотно, не смогут отступить организованно, в панике побегут. Но солдаты застигнут Калкбреннера, пока он переодевается. Или уже переодетым. Куда Калкбреннер спрячет винтовку, униформу и все прочее? Где спрячется сам? В конюшне под настилом, как намеревался? Но там не спрячешься, яма полна навозной жижи. Что, если солдаты схватят его, найдут вещи?.. Бедная мама, Бета, дети, Адам в поле… Мозг, сердце, кровь у Митуха запульсировали в такт той величественной минуте, когда одно уходит, другое приходит не только в Молчанах, но и в нем самом. Вероятно, так и должно быть! Видимо, иначе и быть не может! У Митуха перехватило горло. Без всяких усилий избавиться от немцев и от всего, с ними связанного, избавиться от страха — без труда, без жертв, вот было бы… Вот был бы ужас… Жить с дарованной, ниспосланной свободой, без уважения к самому себе… Нет, надо искупить месяцы бездействия и лени, проведенные в Молчанах, с Гизелой!.. Величие минуты — грядущий перелом — наполняло его душу тревогой, и он с трудом, словно сквозь шум прибоя, слышал обер-лейтенанта Шримма.

Шримм старался за резкостью тона скрыть страх.

— Пусть староста без лишнего шума и не привлекая внимания немедленно даст знать хозяевам упряжек, чтобы они подали подводы к комендатуре! Возчики потом смогут вернуться домой! — кричал он.

Митух мобилизовал все свои силы, чтобы стряхнуть оцепенение, грозившее перейти в апатию, и повернулся к старосте Шимко; он видел его лоснящийся лоб, дряблую кожу в сетке морщин на шее, причем кожа дергалась, словно вместо артерий под ней жирные, насосавшиеся пиявки. Запутать все — и тем спасти дело, только путаница способна погубить Шримма, а заодно и Гизелу! — подумал он, глядя на пульсирующие вздутые жилы Шимко и встретив его укоризненный взгляд.

— Пан староста, — сказал он резким и грубым тоном, подражая Шримму, — распорядитесь немедля довести до всеобщего сведения, чтобы владельцы лошадей снарядили повозки и выехали с ними в поле или в лес!

Староста Шимко выпучил глаза и поднял к уху правую руку со шляпой.

— Das ist mein Befehl![5] — закричал на него Шримм, а инженеру Митуху сказал: — Благодарю вас, герр инженер. Будьте любезны немного задержаться. Вы мне понадобитесь.

— Гут! — ответил староста Шимко и повернулся к выходу. — Гут!

Митуха прошиб холодный пот. По ироническому тону Шримма он догадался, что из школы его уже не выпустят. Нет-нет, домой ему уже не вернуться…

Староста Шимко послал своего работника Колкара за Порубским, но тот остался на Кручах вместе с партизаном Павелой и нес вахту у входа в бункер, поэтому с барабаном явилась его жена. Порубская не впервой оповещала с барабаном деревню. Это случалось всякий раз, когда мужа не было в Молчанах. Невероятно! — все ломал себе голову староста Шимко, когда Порубская уже стояла перед ним. Она казалась ему живым воплощением катастрофы. Немцам нужна каждая упряжка, каждая пара коней, чтобы выбраться из Молчан. Ведь на своих облезлых клячах им не уйти. Далеко ли они уйдут на них? А ведь чем скорей они уберутся к чертям собачьим, тем лучше. Но что скажут люди? Ну и скотина этот инженер! Только и умеет, что к Габоровой ходить любезничать. Суется в дела, в которых ничего не смыслит. Вот уйдут немцы, надо будет сказать ему пару ласковых!

Немного погодя Порубская, злая на мужа и на сына, заодно и на Шимко, уже била в барабан на нижнем конце деревни, но к ней никто не вышел, никто ее не слушал.