Т е т я Т о н и. Пять. Из всех мужчин мира только пять человек могут песней напомнить мне о нашей былой любви. Венгерскую народную песню-привет могли прислать из Швеции, застольную Дон-Жуана — из Канады, песенку «Ночью на крыше омнибуса» — из Италии, старинную французскую — из Парижа, ну, а пятую ты уже сама знаешь. Пять песен — пять мужчин. За целую жизнь.
К а р о л а. Только пять? Но, тетя Тони, тогда можно сказать, вы вели вполне нравственный образ жизни.
Т е т я Т о н и. Не нужно преувеличивать, милая. Просто у меня было чуть меньше мужчин, чем у обычных, всеми уважаемых женщин.
К а р о л а. И все пятеро покинули вас?
Т е т я Т о н и. К счастью, да.
К а р о л а. Значит, вы были им неверны?
Т е т я Т о н и. Напротив, была и осталась верна навеки!
К а р о л а. Тогда почему же они покинули вас?
Т е т я Т о н и. Что делать, девочка. Так захотелось истории. Первый из-за своих революционных взглядов в тысяча девятьсот двадцатом году эмигрировал в Швецию. За эти годы он стал шведом, академиком. Он член комиссии по Нобелевским премиям, и каждый месяц аккуратно посылает мне мою маленькую «нобелевскую премию». Второй — тот, что заказал для меня венгерскую народную песню, он был изобретателем, но в Венгрии не получил признания и в тысяча девятьсот двадцать восьмом эмигрировал в Канаду, где у него теперь свой автозавод. Третий — он был еврей — покинул страну в тысяча девятьсот тридцать восьмом году, а в настоящее время — католический священник в Италии. Поскольку с его деньгами у меня связаны религиозные чувства, я их не трачу, а кладу в сберкассу — мечтаю, чтобы у меня были похороны по первому разряду, с кремацией, оркестром и т. п.
К а р о л а. К чему говорить о смерти, тетя Тони?!
Т е т я Т о н и. О смерти я говорю совершенно спокойно. Ведь я все равно не умру раньше ста.
К а р о л а
Т е т я Т о н и. Хорошо… Четвертый — француз. Настоящий француз. Он работал в посольстве в Будапеште, но в тридцать девятом году его отозвали. Сейчас он член правительства Франции. И, наконец, Адам Керекеш, моя последняя любовь. Она приходится на сороковой год. Это любовь местная, отечественная. Он был самым нежным. Каждый день чем-либо доставлял радость. Потом он начал писать стихи. После третьего стихотворения я поняла, что помимо меня у него есть еще другая женщина. Так оно и было. Выяснилось, что он хочет на ней жениться. Разумеется, я сразу же порвала с ним. Любить, зная, что у человека есть еще и жена, я, конечно ж, не могла.
К а р о л а. Я не понимаю только, как им всем пришло в голову высылать вам денежное пособие.
Т е т я Т о н и. Чудачка, конечно же, это была не их идея. Просто они получили соответствующее письмо. Циркуляр, как я его называю.
К а р о л а. Циркуляр?
Т е т я Т о н и. Во время войны мою табачную лавчонку разбомбило, и, когда кончилась война, я подумала: надо же и мне на что-то жить. Тогда я и вспомнила о своих бывших друзьях и пустилась на их поиски. Через Красный Крест я узнала их адреса и разослала свой «циркуляр».
К а р о л а. Тетя Тони, вы похожи на гордо парящую чайку.
Т е т я Т о н и. Спасибо, Карола. Я рада, что я кажусь тебе чайкой, а не бездомной кукушкой.
К а р о л а. Да что вы, тетя!
Т е т я Т о н и. Можешь говорить мне «ты». Так же, как и Орбокне.
К а р о л а. Вам, тетя Тони, я не посмею говорить «ты».
Т е т я Т о н и. Но почему? Орбокне всего на несколько десятилетий моложе меня.
К а р о л а. Целую ручку, тетя Тони.
Т е т я Т о н и. Я рада, что ты приехала ко мне. Отлично отдохнем вместе. По утрам бассейн, днем будем бродить по городу, после обеда — в кафе, а вечером…
К а р о л а
Т е т я Т о н и. В дождливые дни, когда некуда будет деться.
К а р о л а. Но, тетя Тони, извини, пожалуйста… Ты не любишь просвещаться?
Т е т я Т о н и. Нет. От просвещения у меня морщины образуются на лице. Мне хорошо только там, где не надо ни о чем думать. В бассейне, например, на улице, в кафе, а вечером, естественно, в театре. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.