Современная вест-индская новелла

Это рассердило чиновника. И то, что раньше объяснить было трудно, теперь объяснить стало и вовсе невозможно. Как мог Джеффри раскрыть ему свое тайное желание снова обрести родину в Вест-Индии? Было бы просто бессмысленно говорить с чиновником о чувствах, которые заставили его вернуться на землю отца, где, как ему говорили, каждый человек независимо от его происхождения считался человеком. Маленький чиновник, вероятно, тоже не решился бы признаться в своем глубоком убеждении, что всякий, у кого есть голова на плечах и честолюбие, мечтает жить в Соединенных Штатах, а тот, кто ведет себя, как этот бледнолицый иностранец, оставивший Нью-Йорк, чтобы поселиться на маленьком тропическом островке, либо коммунист, либо тайный агент какого-нибудь другого «изма».

Наконец Джеффри было разрешено покинуть аэропорт вместе с встретившим его мистером Уиттингхэмом, другом его знакомых из Бенбоу-тауна.

На следующий день в бунгало Уиттингхэма, когда они сидели за столиком с прохладительными напитками, между Джеффри и семейством Уиттингхэма завязалась приятная беседа, которая помогла преодолеть отчуждение, поначалу возникшее между ними.

— Дома здесь весьма привлекательны, — заметил Джеффри.

— Да, вы правы, — загорелое лицо мистера Уиттингхэма никогда не посещала улыбка. Его всегдашняя сдержанность — результат хорошего воспитания — не позволяла давать волю эмоциям. Казалось, он взвешивает свое следующее замечание.

— Все у нас приходит в упадок, — сказал он. — Слишком много черных приезжает сюда.

Джеффри едва не поперхнулся лимонадом. Но мистер Уиттингхэм невозмутимо продолжал рисовать картину социальных бедствий в их округе. Чтобы не вступать в спор, Джеффри отважился сообщить, что он «не вполне иностранец». Он завел разговор о том, кого из родственников он может еще застать в живых.

— Мой отец — уроженец Клермонта в Сент-Энн, — сообщил Джеффри. — Он был врач. Доктор Амос Хорнсби.

— Хорнсби? Что-то я не слышал ни о каких Хорнсби. А ведь я прекрасно знаю Клермонт, — заметил мистер Уиттингхэм.

— Они были бедны, — объяснил Джеффри. — Дед плотничал. Бабка моя была белая — немецкого происхождения. А дед… — Джеффри помолчал и затем, к своему собственному удивлению, спокойно закончил: — Он был абсолютно черный.

Реакция мистера Уиттингхэма вознаградила Джеффри. Изумление на его лице, как у актера, мгновенно сменилось радостью, а затем неподдельным любопытством.

— Я никогда бы не догадался, — сказал он наконец и, как в салонной комедии, разразился неестественным смехом. — Мои бабушка и дедушка были тоже черные.

Мистер Уиттингхэм явно почувствовал облегчение. Прощаясь, он дважды похлопал Джеффри по плечу.

Джеффри смотрел на меняющийся пейзаж за окном автобуса. Плантации тростника исчезли, и по обеим сторонам дороги появились грязные, некрашеные лачуги. Вдруг он заметил, что дорога стала совсем узкой. Деревянные, кирпичные и бетонные дома, каждый, словно Пизанская башня, нависали над нею. Казалось, они готовы в любую минуту свалиться на проходящий автобус. Дорога перешла в улицу. И тут же обнаружились все признаки городского района. Они проехали заправочную станцию, затем другую. Обе они так же были лишены местного колорита, как и те, что Джеффри видел в городе, из которого только что уехал. Вывески на них те же, что и на заправочных станциях в Новом Свете — «Видол», «Эссо», «Шелл»… «Заправочная станция „Шелл“ у моста…» — вспомнил Джеффри. Подозревая, что проехал свою остановку, Джеффри беспомощно огляделся в поисках кондуктора. Молодого парня не было, но женщина сидела на прежнем месте.

— Где мы сейчас? — спросил ее Джеффри.

Она улыбнулась, снова выставив напоказ розовые десны и крупные белые зубы.

— Это Бенбоу-таун, — сказала она.

— Значит, заправочную станцию «Шелл» у моста проехали?

— Эй, водитель, — спросила женщина, — проехали мы заправочную станцию «Шелл» у моста?

— Да, — коротко ответил тот, продолжая вести автобус и подавать сигналы пешеходам, козам, собакам и свиньям, запрудившим улицу.

Джеффри беспомощно посмотрел в его сторону и вдруг разозлился до такой степени, что почувствовал желание ударить его по голове чемоданом. Он посмотрел на всклоченные вихры водителя, затем перевел взгляд на ветровое стекло и далее на дорогу. В тридцати ярдах впереди виднелась другая бензоколонка.

— Высадите меня вон у той, — крикнул Джеффри. Ярость владела им. Ему стало жарко, и не только из-за жары. Но он вдруг снова успокоился и принялся размышлять. Лихорадочно прикидывая в уме, как поступить, он решил, что на этой станции должен быть телефон.

Автобус остановился, и Джеффри вышел с чемоданом, обернувшись на мгновение к доброй, словоохотливой женщине, ожидавшей от него прощального жеста.

— Большое спасибо, — сказал он.

— Не стоит, — ответила женщина. И хотя она сидела в той же позе, ей удалось изобразить нечто вроде вежливого поклона.

— Такой приятный джентльмен, — сказала она достаточно громко, чтобы Джеффри услышал. Но автобус уже снова тронулся в путь, скрип колес и грохот мотора вместе с ревом гудка совершенно заглушили ее голос. Автобус исчез.