Современная жрица Изиды

Когда я пріхалъ, вс уже были въ сбор. Въ столовой, за овальнымъ столомъ, на предсдательскомъ мст, помщался полковникъ, съ одной его стороны — Могини, а съ другой m-me де-Морсье, записывавшая все, что говорилось. Собралось всего человкъ десять, двнадцать.

Госпожа Y., увидя меня, указала мн знакомъ мсто возл себя и объявила, что Елен Петровн нездоровится, и что поэтому она осталась дома съ г-жей X.

— Ну, а меня послала сюда ради приличія. Только и скука же, я вамъ скажу! — Олкоттъ толкуетъ что-то о буддизм — посидимъ немного, да и подемъ къ намъ чай пить. Мн Елена такъ и поручила непремнно привезти васъ съ собою.

Олкоттъ дйствительно толковалъ что-то о буддизм, но его то и дло прерывали. Вообще это былъ вовсе не conf'erence, а простая бесда людей, не спвшихся между собой и хорошо понимавшихъ, что происходитъ совсмъ не то, чего бы всмъ хотлось.

Посидли мы съ госпожей Y. минутъ двадцать и потихоньку выбрались изъ комнаты.

Въ маленькой гостиной улицы Notre Dame des Champs горла лампа и за круглымъ столомъ, въ большомъ кресл, помщалась Елена Петровна съ колодой маленькихъ картъ для пасьянса, а рядомъ съ нею г-жа X. Об дамы насъ очень похвалили за то, что мы пріхали рано, и г-жа X. любезно объявила мн:

— Ну вотъ мы теперь и проведемъ пріятно вечерокъ. Елена боялась, что вы пожалуй не прідете, даже на картахъ загадывала.

При этихъ словахъ г-жа X. ушла въ свою комнату и вернулась оттуда съ коробками разныхъ русскихъ, привезенныхъ ею, гостинцевъ.

Скоро Бабула подалъ чай. Вокругъ насъ была тишина, на пустынной улиц почти никакой зды, и мн снова стало казаться, что я нахожусь въ какомъ-нибудь русскомъ деревенскомъ дом, среди старыхъ помщицъ. Да и разговоры у насъ были совсмъ русскіе, очень, очень далекіе отъ Парижа, теософіи, Индіи и тому подобныхъ вещей. Однако, этой иллюзіи не суждено было продолжаться. Блаватская хоть и сказалась для теософовъ больною, но очевидно себя хорошо чувствовала и была въ прекрасномъ расположеніи духа. Она раскладывала пасьянсъ своими тонкими, какъ-то странно, черезчуръ гибкими пальцами съ длиннйшими ногтями, сверкала брилліантами, рубинами и изумрудами своихъ колецъ. Веселая и добродушно-лукавая усмшка то и дло дрожала на ея губахъ.

— Скажи пожалуйста, Елена, — вдругъ обратилась къ ней г-жа X.- привезла ли ты съ собою тотъ твой миніатюрный портретъ, который былъ сдланъ индусомъ-«челою», и о которомъ ты мн писала?

— Нтъ, — отвчала Блаватская, — онъ остался въ Адіар, насколько я помню, да впрочемъ, вотъ сейчасъ мы это наврно, узнаемъ. Бабула! — крикнула она.

У двери показалась чумазая физіономія индуса.

— Скажи пожалуйста, — обратилась къ нему Елена Петровна, — гд тотъ мой маленькій портретъ, который былъ въ медальон?

— Онъ остался въ Адіар, въ шкатулк, произнесъ индусъ, какъ-то слишкомъ прямо, нахально глядя въ глаза своей госпож.

— Очень жаль! — воскликнула г-жа X.,- но отчего же ты не взяла его съ собою? — любопытно было бы посмотрть на художество этого твоего «челы».

— Художество его ты и сейчасъ увидишь, на мн такой же точно портретъ «хозяина», нарисованный этимъ же «челою». Смотри!

При этихъ словахъ Блаватская сняла со своей шеи большой золотой медальонъ, открыла его и передала г-ж X.

Скоро медальонъ этотъ оказался въ моихъ рукахъ, я увидлъ въ немъ сдланное на кости, и весьма посредственно, изображеніе какого-то необыкновенно красиваго человка въ бломъ тюрбан. Посмотрли мы вс, посмотрли — и Елена Петровна опять надла медальонъ на шею.

— Да, но я бы хотла видть именно твой портретъ, — стояла на своемъ г-жа X. — Ты вдь говоришь, что не только для твоего «хозяина», но и для «челы» его нтъ ничего невозможнаго, ну, такъ сдлай же, чтобы этотъ портретъ изъ Адіара, изъ шкатулки, очутился здсь, передъ нами.

— Ишь, чего захотла! — замтила г-жа Y.

Елена Петровна усмхнулась.

— А вотъ посмотримъ, можетъ быть это и возможно, — многозначительно проговорила она и подняла руку.

Въ то же мгновеніе надъ нашими головами раздался уже знакомый мн звукъ серебрянаго колокольчика. Блаватская прислушалась и затмъ обратилась къ г-ж X.:

— Ну-ка, сними съ меня медальонъ да открой его, можетъ быть тамъ что-нибудь и найдешь.

Г-жа X. сняла медальонъ, открыла, и моимъ изумленнымъ глазамъ явилось на обихъ внутреннихъ сторонахъ медальона два портрета: одинъ, уже знакомый, красиваго человка въ бломъ тюрбан, а другой — портретъ Елены Петровны въ какой-то мховой шапочк, портретъ мало похожій и вовсе не хорошо сдланный, но несомннно ея портретъ.

Я взялъ медальонъ въ руки, тщательно осмотрлъ его: оба портрета были вдланы крпко, очень крпко, однимъ словомъ, имли такой видъ, будто они всегда тутъ и находились, одинъ противъ другого. Все это было устроено такъ чисто, что я ршительно не могъ ни къ чему придраться.

Г-жа X. многозначительно взглядывала поперемнно на каждаго изъ насъ и вдругъ сказала:

— Ну, а открой-ка теперь медальонъ, можетъ быть твой портретъ ужь и исчезъ.

— Можетъ быть, — произнесла Елена Петровна, открыла медальонъ… портрета въ немъ не было.