Современная жрица Изиды

— Такъ вотъ я и предлагаю слдующее: вашъ портретъ находится теперь въ моемъ бюро; вернувшись сегодня отъ васъ, я его снесу въ садъ и закопаю въ землю, — если мудрый индусъ могъ приблизиться къ моей шляп, то въ моемъ саду онъ легко можетъ, конечно, вырыть портретъ и взять его. Я буду ждать дв недли: если черезъ дв недли раскопаю землю и не найду портрета, — феноменъ для меня будетъ такъ же убдителенъ, какъ еслибы портретъ былъ положенъ въ мой портъ-сигаръ.

— Хорошо, я постараюсь, — унылымъ голосомъ произнесла Елена Петровна.

Но это уныніе было мгновенно; она тотчасъ же разсердилась и уже не въ состояніи была себя сдержать: вся ея мудрость исчезла. Теперь она проявляла вс признаки раздражительной дамы, которой не удалось устроить то, чего она желала, и которая, къ тому же, попалась въ просакъ.

— Ну и что жъ, вы объ этомъ феномен не можете написать корреспонденцію въ какое-нибудь русское изданіе? — спрашивала она.

— Сейчасъ никакъ не могу, но въ то же мгновеніе, какъ я убждусь, что портретъ исчезъ изъ моего сада, я напишу, и не только напишу, а и буду кричать объ этомъ феномен сколько хватитъ моего голоса.

— Такъ знаете ли что! — воскликнула, вся багровя, Елена Петровна, — напишите, что я фокусница и обманщица! Напишите, что вы убдились въ этомъ! Изобразите меня во всемъ вид, со всми онёрами, сдлайте одолженіе, пожалуйста!..

По счастію, въ комнату вошелъ Олкоттъ и попросилъ меня послдовать за собою для магнетическаго сеанса, — иначе я не знаю, чмъ бы кончилось мое объясненіе съ Еленой Петровной.

Однако посл сеанса г-жа X. и г-жа Y. все же, очевидно по порученію Блаватской, всячески убждали меня послать въ Россію корреспонденцію объ этомъ феномен. Я наотрзъ отказался, и он замолчали.

Вообще объ этомъ феномен, гораздо боле интересномъ, чмъ многіе изъ тхъ, о которыхъ прокричали теософы въ своихъ брошюрахъ и книжкахъ, насколько я знаю, нигд не говорится — его замолчали въ Париж и въ Лондон. Не замолчала его однако г-жа Желиховская и въ одномъ изъ ея фельетоновъ, о которыхъ я говорилъ выше, попавшихся мн долгое время спустя, я нашелъ его описаніе. Но каково же было мое изумленіе, когда я узналъ изъ этого фельетона, будто видлъ въ тотъ вечеръ какое-то огненное явленіе, «какъ бы огненный шаръ, овальной формы, какъ лучезарное, голубовато-огненное яйцо» («Одесскій Встникъ» 1884 г. № 123, статья: «Е. П. Блаватская и теософисты»). Я видлъ овальный медальонъ Елены Петровны, сначала съ однимъ, потомъ съ двумя, а затмъ опять съ однимъ портретомъ, я видлъ и даже увезъ съ собою овальный портретикъ, появившійся въ медальон, потомъ оказавшійся въ моей шляп и подаренный мн Еленой Петровной, нарисованный на кости, съ наклееннымъ на него стекломъ. Наконецъ, на заявленіе г-жи Y., что она видитъ какую-то срую человческую фигуру, я, смясь и тономъ, въ значеніи котораго довольно трудно было ошибиться, сказалъ, что вижу тоже «тнь, сгущающуюся у моей шляпы». Но, хоть и легко было увидть «небо съ овчинку» въ такой компаніи, я тогда никакого «овальнаго шара» (!!?), даже еслибъ подобную непостижимую форму предмета и можно было постигнуть, не видалъ, ни о какомъ огненномъ яйц не говорилъ моимъ собесдницамъ, и это яйцо-овальный шаръ — всецло произведеніе творческой фантазіи г-жи Желиховской.

Вернувшись домой, я, для очищенія совсти, вырылъ въ саду ямку и закопалъ въ нее портретъ. Черезъ дв недли я раскопалъ это, замченное мною, мстечко и — нашелъ портретъ, конечно, въ полной сохранности. Скажу даже больше, въ теченіе этого времени, этихъ двухъ недль, Елена Петровна была у меня въ саду, я нарочно провелъ ее по тому мсту, гд былъ зарытъ портретъ, но даже и ея присутствіе не помогло ея невидимому спутнику исполнить задачу, успшное выполненіе которой вроятно сдлало бы меня фанатическимъ проповдникомъ феноменовъ «посланницы махатмъ»[8].

VII

Еще чаще, чмъ съ Блаватской, пришлось мн, въ то время, видаться съ г-жей Y. Мы съ ней вдвоемъ побродили по Парижу; отправлялись на засданіе сената, гд краснорчивый Накэ въ пламенныхъ рчахъ «проводилъ» новый законъ о свобод развода, бывшій тогда животрепещущей новостью дня. Въ этомъ засданіи, среди сонма сенаторовъ французской республики, «ветхій деньми» Викторъ Гюго дремалъ самымъ безцеремоннымъ образомъ, пробуждаясь только отъ черезчуръ громкихъ возгласовъ оратора и глядя равнодушнымъ, ничего не выражавшимъ взглядомъ прямо передъ собою. Этотъ почти безсмысленный взглядъ уже давно всё пережившаго поэта краснорчиво говорилъ, что ему нтъ никакого дла не только до свободы развода, но и вообще до всего житейскаго, что надъ его сдой, отмченной божественной печатью головою уже ветъ крыломъ блдный призракъ смерти. Этотъ блдный призракъ обнялъ его и освободилъ отъ слишкомъ долгой земной жизни мене чмъ черезъ годъ посл того, предоставивъ Парижу, жадному до зрлищъ, неслыханное по своей торжественности и своеобразности зрлище, котораго мн привелось быть свидтелемъ…