Я убдился, что м-ръ Рагунатъ Рао клалъ въ шкапъ (shrine) вопросъ, но не получилъ отвта, хотя, судя по предъидущему письму, г-жа Блаватская позаботилась объ отвт „Кристофоло“. По объясненію мистера Куломба, онъ боялся, что отвтъ не будетъ подходящимъ, такъ какъ, по заявленію мистера Рао, только махатма могъ отвтить на этотъ вопросъ и, кром того, м-ръ Куломбъ „не желалъ потшаться надъ этимъ джентльменомъ“. Посл того онъ писалъ г-ж Блаватской и отослалъ ей санскритскій документъ, положенный м-ромъ Рао въ шкапъ, приводя въ свое оправданіе боязнь, что сочиненный ею отвтъ можетъ быть непримнимымъ и прося ее прислать телеграмму, если она все-таки желаетъ, чтобы отвтъ Кутъ Хуми (Кристофоло) былъ помщенъ въ шкапъ. Онъ говорилъ, что г-жа Куломбъ получила отвтъ, приводимый въ извлеченіи (14), изъ котораго слдуетъ, что въ виду промедленія она считаетъ прежній отвтъ уже неподходящимъ. Этотъ отвтъ, оставшійся, по словамъ Куломбовъ, въ ихъ рукахъ и ими представленный, по большей части написанъ по-санскритски, но есть также замтка по-англійски, и она носитъ на себ несомннные слды рукъ г-жи Блаватской, какъ это было найдено въ большей части писаній Кутъ-Хуми.
14 (*).
„Слишкомъ поздно! Милый Маркизъ. Еслибы то, что находится въ рукахъ у „Кристофа“, было немедленно передано въ отвтъ, это было бы прекрасно, вотъ почему я это и послала. Теперь это больше не иметъ смысла. Ваше письмо пришло ко мн въ 6Ґ ч. вечера, почти въ семь, а я знала, что маленькій „Punch“ является въ 5! Когда же я могла послать депешу? Она пришла бы завтра или посл его ухода. Ахъ! Какой случай пропущенъ! Ну, длать нечего! Я должна васъ просить объ одномъ. Я могу возвратиться съ полковникомъ и очень вроятно, что возвращусь, но можетъ также случиться, что я останусь здсь до октября. Въ этомъ случа на день или на два, пока полковникъ будетъ дома, надо переслать мн ключъ отъ шкапа. Пошлите его мн подземнымъ путемъ. Я увижу его отдыхающимъ, и этого довольно, но я не хочу, чтобы въ моемъ отсутствіи разсматривали luna melanconica шкапа, а ее станутъ разсматривать, если меня тамъ не будетъ… Я должна вернуться! Но, Боже мой, какъ мн надодаетъ, что теперь вс отсюда явятся ко мн туда. Вс придутъ смотрть, а — мн надоло“.
Куломбы говорятъ, что подъ „Punch“ подразумвается м-ръ Рагунатъ Рао. Изъ второй половины вышеприведеннаго письма ясно, что шкапу было опасно подвергаться осмотру, что въ немъ заключался секретъ, неизвстный полковнику Олкотту и котораго онъ не долженъ былъ открыть. Г-жа Куломбъ говоритъ, что „luna melanconica“ означаетъ здсь открывающуюся заднюю сторону шкапа. Оттого, на случай возвращенія полковника въ Мадрасъ раньше г-жи Блаватской, ключъ и должно было спрятать. Это мсто свидтельствуетъ въ пользу честности полковника Олкотта, хотя, можетъ быть, мало говоритъ въ пользу его проницательности [33].
Первое что нужно установить относительно этихъ писемъ — это — пользовались ли дйствительно супруги Куломбъ тмъ довріемъ г-жи Блаватской, о которомъ можно заключить изъ ея писемъ? Все доказываетъ, что они дйствительно пользовались довріемъ какъ г-жи Блаватской, такъ и полковника Олкотта, и занимали почтенное положеніе въ Обществ (Куломбъ былъ библитекаремъ, а г-жа Куломбъ корреспондентомъ-помощникомъ секретаря Общества); кром того это, мн кажется, достаточно доказывается тмъ фактомъ, что во время пребыванія г-жи Блаватской въ Утакамюнд въ 1883 г. ключъ отъ шкапа оставался у г-жи Куломбъ; а когда г-жа Блаватская и полковникъ Олкоттъ отправились, въ феврал 1884 г., изъ Мадраса въ Европу, то комнаты г-жи Блаватской остались въ полномъ распоряженіи супруговъ Куломбъ. Дальнйшія доказательства можно найти въ письм Олкотта, приведенномъ (съ нкоторыми выпусками, не обозначенными г-мъ Гартманомъ) въ памфлет д-ра Гартмана: „Отчетъ о наблюденіяхъ, cдланныхъ въ теченіе девяти-мсячнаго пребыванія въ главной квартир Теософическаго Общества“, стр. 36, 37; и въ другомъ письм полковника Олкотта, виднномъ мною и изъ котораго слдуетъ, что полковникъ желалъ избранія г. Куломба членомъ Контрольнаго Совта Общества. Наконецъ, г-жа Блаватская сама говоритъ въ индійскихъ газетахъ за 1880 г. о г-ж Куломбъ, какъ о „своей гость“, какъ о „старомъ своемъ друг, котораго она знала десять лтъ тому назадъ въ Каир“ и наконецъ, допустивъ подлинность лишь однихъ тхъ изъ писемъ, подлинность которыхъ не оспаривалась, ясно, что г-жа Блаватская обращалась къ г-ж Куломбъ въ самомъ интимномъ тон.
Теперь я могу приступить къ доказательству, на одномъ или двухъ примрахъ, что независимо отъ слога и почерка письма эти подлинны.