Современное искусство

— И ты велела им вернуться за тобой через полчаса? Через час? Сколько времени, по твоим расчетам, понадобится, чтобы выудить у меня эти тетрадки?

— Господи, Софи, а я-то думала, если кто кого и обидел, так это ты меня.

— Будь так, я бы тебя уж как-нибудь да разыскала. Сказала бы, что пожалела о нашей ссоре еще сорок лет назад.

— Ты никогда ни о чем не жалела, впервые от тебя такое слышу.

— Разве? Жалею об очень многом. Жалею, что кончаю свои дни в этом заведении. Жалею, что не родила ребенка. Жалею, что наговорила много, чего не следовало, Говарду и не могу взять свои слова назад.

— Я купила его книгу.

— Вот как? Повысила уровень продаж на десять процентов.

— На нее был хороший отзыв в «Таймсе».

— Оставь свое снисхождение при себе. Один короткий абзац. В обзоре шести книг. На рецензию не тянет.

— Тем не менее критику книга понравилась.

— И стихи он похвалил не те. Ранние, еще довоенные. Поздние куда сильнее.

— Они всегда хвалят не то.

— А как насчет моих работ? Что с ними станется?

— У кого они сейчас?

— В основном, на складе. В Йонкерсе[87]. За исключением кое-каких литографий, их пытается продать одна женщина с Брум-стрит[88]. А когда я умру, племянница выберет одну картину для своей гостиной, остальные выкинет. Мои картины ожидает помойка — вот так-то.

— Я хотела бы их посмотреть.

— Да? Чего ради? Когда я думала о том, как ты приедешь, я решила: заставлю ее устроить мне выставку в обмен на дневники. Заключу сделку с моей знаменитой подругой. Такова теперь, так мне говорят, жизнь. Сплошной торг.

— Какой может быть торг? Я посмотрю, что могу сделать.

— Ты знала, что я в любом случае отдам тебе дневники. Журналист этот мне не понравился, уж слишком он угодливый.

— Угодливый — это бы еще ладно, все куда хуже.

— Очень даже может быть. Но он слабак, это видно невооруженным глазом. По-моему, тебе не стоит из-за него беспокоиться.

— А из-за чего, по-твоему, мне стоит беспокоиться?

— Разве ты не счастлива, шейне?

— Конечно, нет.

— Ну хоть самую малость? Быть богатой и знаменитой, что ни говори, приятно. Все тебя обхаживают. Во всяком случае, хоть самую малость, а приятно. Тогда старость не так унизительна.

— Я больше не могу писать, руки скрючило. Мне и застегнуться-то трудно.

— Что ж, я тоже не могу писать, только меня никто не обхаживает. Ты не хочешь признаться, что в этом есть своя приятность, ведь тогда я могу тебе позавидовать, что ли, не так? Ну и прикидываешься, что мы в одном положении — оно спокойнее. А мне хотелось бы понять, каково оно быть в твоем положении, что ты чувствуешь? С годами мне все больше хочется знать, что чувствуют другие люди, а они все меньше делятся со мной. В старости тебе не говорят правды, и это горше всего.

— Мне тоже врут. Расписывают, как им нравятся мои картины, а нужны им не мои, а его картины. Вот оно как.

— Говорят, в то лето, когда он погиб, ты ушла от него навсегда?

— Вот как?

— Это правда?

— Не знаю, как я поступила бы. Я уехала, чтобы попытаться жить без него и принять решение. А уехать меня заставил Эрнест. Помнишь Эрнеста?

— А то. Но он никогда не заставил бы тебя уехать, если бы ты сама не хотела. Никому еще не удавалось заставить тебя сделать что-то против твоей воли.

— Нет. Но однажды он приехал к нам, долго орал на меня: мол, какого черта я здесь остаюсь. И привел стихи, те, что Говард прочел в день, когда мы познакомились. Помнишь, какие? О сердцах, что стали каменными.

— Жертвуешь бесконечно/ И каменным сердце станет[89].

— Вот-вот.

— Только Говард любил не это, другое место. Про то, как он пишет об этом стихи. И про грозную красоту[90].

— Как бы там ни было, Эрнест тогда прочел эти.

— Значит, ты уехала, чтобы все обдумать.

— Вот именно.

— А потом он умер. Когда мне сообщили, я поняла: теперь она будет вечно себя казнить. Думать, что, если бы она не уехала, он бы не погиб. Но ты думала бы так, если бы и не уехала.

— Конечно.

— Утешить нас мертвые не могут, а обвинять не прекращают — вот какая штука, вот что страшно.

— Но ведь и мы их обвиняем.

— Выслушай меня. Я хочу напоследок хоть раз выбраться отсюда. Ты можешь это устроить?

— Разумеется, могу. И устрою. Если хочешь, на этой же неделе.

— С инвалидным креслом это не так-то просто.

— Я все устрою. Найму специальную перевозку, водителя. Все, что понадобится. Для чего, как не для таких случаев, хорошо иметь деньги. Куда ты хочешь поехать?

— Ну, так далеко я в мыслях не заходила. Думала только, как бы выбраться отсюда. Снова очутиться где-нибудь на улице, поглядеть на людей. Но в Нью-Йорк я не хочу, вернуться в Виллидж[91] мне, пожалуй, будет тяжело. Так куда бы мы могли поехать? В Уайт-Плейнс[92]? Нет, Уайт-Плейнс не годится. Лучше куда-нибудь вроде Баффало, такой себе средней руки захудалый городишко, меня там ни одна живая душа не знает. Вот что мне надо. Но не слишком ли это глупо, а? Что-то вроде детской мечты удрать из дому.

— Если хочешь, можно поехать и в Баффало.

— Да нет. Бред какой-то.