Современные польские повести

Как-то так получалось, что Здзиха после того собрания; я больше не встречал. Успехи моей карьеры сопровождались неудачами карьеры Здзиха. Вскоре его сняли с занимаемой должности и назначили генеральным директором вновь создаваемого крупного предприятия. Но чуть ли не сразу же вслед за этим он отбыл с дипломатической миссией в одну из ближневосточных стран, откуда через полгода его отозвали, сделав директором института геофизических исследований. Спустя две недели его перебросили в Главный комитет физической культуры, там он удержался год. Оттуда перешел в Польское гастрольно-концертное агентство, а спустя какое-то время стал директором эстрадного театра на Побережье, но вскоре ушел оттуда по собственному желанию и начал организовывать концерты на собственный страх и риск. Наконец, он отправился на Запад и больше не вернулся. Никто по этому поводу не предъявлял к нему претензий. Здзих уехал просто потому, что нигде не умещался. Он был жертвой одного из многих конфликтов, свойственных первым послевоенным годам, когда закладывался фундамент Польской Народной Республики. После ратных подвигов в партизанском отряде, куда он под псевдонимом Ходкевич вступил с моим, а точнее француза Э. Д., пистолетом, Здзих попал в регулярную армию, шедшую на Запад, и здесь также проявил себя. Не только в боевых операциях, но и в налаживании жизни на воссоединенных землях. Он был скор во всем, за что ни брался. Настолько скор, что едва ли не обгонял самого себя. На него возлагались большие надежды. Когда война завершилась, он так же искренне собирался посвятить себя мирному труду на благо родины. Однако проблемы послевоенного периода оказались куда более сложными, нежели во время войны. Он искренне хотел бы перемениться, но его натура инстинктивно восставала против этого, что как раз и бросилось мне в глаза на нашем редакционном собрании. Я никогда так и не дознался, в самом ли деле Здзих верил в то, что говорил обо мне. Думаю, да. Все, что происходило в жизни, он быстро сгребал с ее поверхности, а потом с удовольствием облекал в яркую, выразительную форму. При этом он был слишком порядочным, чтобы намеренно вводить кого-то в заблуждение.

Я долго молчал, пока, наконец, Здзих не воскликнул:

— Ну, что? Ты слышишь меня или нет?

— Да, да.

— Порядок! А то здесь телефоны тоже барахлят, как и в Пе-эн-эр. Люди думают, будто здесь сплошные чудеса. Но ты-то ездишь и сам знаешь. Витрины магазинов — да, а сама система — нет. Но поразвлечься можно. Садись в первый же поезд и приезжай!

— Спасибо, что не забыл меня и что позвонил, но приехать, к сожалению, не смогу.

— Никаких «но». Я никаких «но» не признаю. Плюнь на этот идиотский фестиваль и приезжай. Позабавимся на славу, увидишь. ХРО был здесь и признался, что никогда еще в жизни так не развлекался. Он тебе рассказывал, нет? Я ему велел передать тебе привет.

— Да, да. Спасибо.

ХРО даже не заикнулся, что побывал в Мюнхене и виделся со Здзихом.

— Ну, значит, ты уже сам знаешь. Брось к чертям этот дурацкий фестиваль, приезжай, и порядок!

— Дело не в фестивале. Я должен возвращаться в Варшаву.

— В Варшаву? В Варшаву всегда успеешь.

— Но меня в Варшаве ждут важные дела.

— Нет таких важных дел, которые невозможно отложить.

— Пойми…

— Понимаю. Ты без гроша. У вас никогда нот денег. Порядок. Но у меня есть. Я сейчас занимаюсь сбытом ковров. Карнавал, свадьбы, меблировка квартир. Идет как по маслу, денег — куры не клюют. Так что тебе не о чем здесь беспокоиться. ХРО, небось, рассказывал?

Не допив пиво, я неохотно отставляю кружку и отхожу от ларька. На вокзале словно что-то изменилось. Он как бы подернулся дымкой однообразия, скуки, неотвратимой обыденности, из которой никогда и ничто не в состоянии возникнуть. Вроде бы все то же: прибывают и отбывают поезда, выходят и входят пассажиры, некоторые бегут на перрон, иные спешат к выходу; многолюдно, шумно. Но все это какое-то чужое и далекое. Я тоскую о том, что ушло безвозвратно. О пятнадцати кандидатках на звание «Мисс Вокзал», о Евтушенко, о толстяке со свертками и об элегантных озорниках, подставивших ему ножку, даже о делегации польских кинематографистов. Втихую, без объявления по радио, к перрону Б, на второй путь, прибывает «Моцарт» Д 39/40, вагоны 1-го и 2-го класса, Мюнхен — Вена, Западный вокзал. Наконец-то!