Современный детектив. Большая антология. Книга 12

— Конечно, — отвечает она, вытаскивая из раковины затычку и снимая резиновые перчатки. Вода с громким клокотанием уходит в трубу.

— Спасибо! Тебе помочь? — спрашиваю я, вспоминая, что собиралась играть исполнительную дочь.

— О нет, просто садись и расслабься. Когда заедет Винс?

— Точно не знаю. Она просто сказала, что утром.

Я наблюдаю, как она взбивает яйца с молоком и потом выливает смесь на сковороду. От запаха у меня текут слюнки. Теперь, когда знаю, что такое настоящий голод, я не уверена, что смогу относиться к еде как прежде.

— Я купила тебе телефон, — говорит она, кивая на новенький айфон на столе.

— Вау! — Я не могу сдержать удивление. — Спасибо большое!

Я включаю аппарат, и в груди растекается тепло — со мной так всегда бывает от вида новых вещей. Я пытаюсь сглотнуть это чувство — в погоне за ним я вляпалась во много неприятностей.

— На нем твой старый номер, — говорит она.

— Здорово. Как тебе это удалось?

— Было проще просто вносить абонентскую плату.

Я кладу телефон на стол. Ребекка была, скорее всего, мертва, но родители более десяти лет продолжали ежемесячно оплачивать ее телефон. Сейчас неловко радоваться этой игрушке. Все как-то грустно.

— Держи, милая, — говорит мама, ставя передо мной тарелку с дымящейся яичницей. — Не беспокойся, я не забыла про твой кофе.

Я улыбаюсь ей. Наверное, это и есть материнская любовь. Интересно, а моя мама тоже вот так заботилась и ухаживала за мной, как за сокровищем? Сомневаюсь. Думаю, тогда я лучше бы ее запомнила. Когда я думаю о ней, единственное, что приходит на ум, — фотография в рамке, которую отец держит на каминной полке. Если бы не снимок, я бы даже не помнила ее лицо. Я начинаю поедать яичницу. Идеально нежная, чуть подсоленная.

— Спасибо, мам, — говорю я, глотая.

Я не замечаю, как кружка выскальзывает у нее из руки, слышу только грохот, когда она разбивается о пол.

— Бля… ты в порядке? — вырывается у меня. Я тут же пожалела, что матернулась, но мама, похоже, ничего не заметила. Она опустилась на кафельный пол и неистово вытирает дымящийся черный кофе. Вокруг нее разбросаны осколки кружки. Я поднимаюсь, чтобы помочь ей.

— Прости! — шепчет она, поднимая на меня глаза.

— Ничего страшного. Я помогу тебе.

— Не надо. Это моя вина. Я такая дура.

Я беру мусорный пластиковый пакет и опускаюсь на колени рядом, чтобы помочь ей собрать фарфоровые осколки.

— Прости, пожалуйста, Бек, — говорит она все еще приглушенным голосом.

— Все в порядке. Подумаешь!

— Ты ведь им не скажешь? — спрашивает она.

Она смотрит на меня, как испуганный ребенок. На тряпке, которой она вытирает пол, кроме коричневых кофейных пятен проступили красные.

— Ты порезалась? — спрашиваю я, хватая ее руку. Кожа между большим и указательным пальцами рассечена.

— Ничего. Это наказание за мою неуклюжесть.

— Я уберу здесь. Ты промой руку и наклей пластырь или что-нибудь на рану.

— О, Бекки. Ты была такой милой девочкой. Если бы я только уделяла тебе больше внимания. Мне так жаль.

Впервые я испытываю к ней глубокую жалость. Она винит себя за то, что случилось с Бек.

— Все в порядке, мам. Только перевяжи руку. — От вида крови, которая течет из раны, мне становится нехорошо.

Мама встает и моет руку. Я вытираю кофе с пола и выбрасываю осколки чашки в мусорное ведро.

— Ну вот, как новенькая! — Я пытаюсь подбодрить ее, хотя и не привыкла играть роль воспитателя.

— Я должна была чаще показывать тебе, какое ты сокровище, — говорит она с отрешенным видом.

Я думаю о своем отце — сказал бы он такое обо мне? Он не думал, что я сокровище. Я просто мешалась под ногами.

— Все в порядке, — пытаюсь утешить ее. — Сейчас я вернулась и буду хорошей дочерью.

— Просто будь самой собой, ничего другого мне не нужно. — отвечает она.

Мама крепко сжимает мою руку. Она говорит серьезно. Мне не нужно играть какую-то роль, чтобы она полюбила меня. Она и так любит.

— Ты нужна мне. Ты ведь не покинешь меня снова? — тихо говорит она, уставясь в мойку. Она выглядит такой уставшей и сломленной.

— Нет, — отвечаю я.

Она поднимает глаза и как будто видит меня по-настоящему. В ее взгляде надежда, и любовь, и страх. Это ошарашивает.

— Обещаешь? — спрашивает она.

— Обещаю, — отвечаю я и не шучу. Не знаю, когда приняла это решение, но я уверена, что не вернусь назад. Я так тяжело работала ради этой новой жизни. Я заработала ее собственной плотью. Вне всякого сомнения, на этот я раз я пойду на все.

Подходя к голубому «холден-коммодору» Андополиса, замечаю, как он затыкает что-то за воротничок своей рубашки. Он улыбается мне, когда я открываю дверь, сажусь рядом и пристегиваю ремень безопасности.

— Доброе утро! — здороваюсь я веселым теплым голосом.

— Доброе утро! Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Очень хорошо. Было так чудесно снова оказаться в своей кровати.

— Я очень рад.

В машине сильно пахнет разогретой едой. Видимо, он завтракал по дороге сюда.

— И куда мы поедем? — спрашиваю я.

— Я подумал, что мы прокатимся до станции и сделаем небольшой крюк. — Он включает зажигание и дает задний ход. — Посмотрим, может, ты что-нибудь вспомнишь.