Современный Евгений Онегин

348. Sambeek-Weideli Beatrice van. «Евгений Онегин» А.С. Пушкина. Библиография. Eine Bibliographie zu Puskins (Slavica Helvetica, Band 35), Lang Verlag, Bern, Frankfurt am Main, New York, Paris, 1990. 390 S.;

349. Sambeek-Weideli Beatrice van. Wege eines Meisterwerks. Die russische Rezeption von Puskins . (Slavica Helvetica, Band 34), Lang Verlag, Bern, 1989. 510 S.

Это означает, что в 1989 и в 1990 гг. в зарубежном периодическом издании «Slavica Helvetica» были опубликованы две большие работы, автор которых поставил перед собой важную исследовательскую задачу – с максимальной полнотой проанализировать все «отклики» и «заимствования», сделанные в России на основе пушкинского текста. Первая из указанных работ (под № 348) представляла собой наиболее полную библиографию пушкинского произведения «Евгений Онегин», опубликованную за рубежом. Вторая – № 349, название которой можно было перевести как «Путь шедевра. Русские восприятия пушкинского текста “Евгения Онегина”» – являлась, по сути дела, диссертацией, защищенной автором (Беатрис фон Самбик-Вейдели) в одном из престижных европейских университетов.

Когда я познакомился с содержанием двух этих работ (а сделать это можно было лишь в несколько привилегированном Отделе русского зарубежья РГБ, в помещении бывшего элитного спецхрана, располагавшегося на самом верхнем этаже библиотеки), я понял, что лучших справочных материалов, подробно характеризующих все «заимствования», «переделки» и «отклики» на текст пушкинского романа в стихах, мне не найти. Со справками из работ Б. Самбик-Вейдели по полноте не могли сравниться ни обстоятельные комментарии к тексту «Евгения Онегина» Н.Л. Бродского, Ю.М. Лотмана и В.В. Набокова, ни оригинальный многоцелевой указатель К. Лапина, ни юбилейный «Ономастикон» О.С. Крюковой, ни фундаментальная двухтомная «Онегинская энциклопедия» под общей редакцией Н.И. Михайловой, выделявшаяся даже на фоне скрупулёзно отредактированных работ, подготовленных к двухсотлетнему юбилею со дня рождения поэта.[34]

В отличие от интеллектуального многословия, господствовавшего в эмигрантских и постсоветских справочных изданиях к пушкинскому тексту, у Б.Самбик-Вейдели все было разложено, как говорится, «по полочкам», причем не только в самой диссертации, но и в подготовительной и вспомогательной к ней работе – библиографии к «Евгению Онегину». Большая часть этой библиографии давала представление о публикациях, проникнутых идеями пушкинского культа. «Культовый» характер представленного материала отчетливо проявлялся уже при знакомстве с рубрикацией первых глав книги: Издания «Евгения Онегина»; Рукописи «Евгения Онегина»; Литература о «Евгении Онегине»; Нерусские публикации о «Евгении Онегине»; «Евгений Онегин» на других языках; «Евгений Онегин» в музыке; «Евгений Онегин» на сцене; «Евгений Онегин» в киноискусстве; «Евгений Онегин» в изобразительном искусстве[35]. Однако заключительные главы библиографии Б. Самбик-Вейдели характеризовали уже работы, ставившие под сомнение или вовсе ломавшие расхожие представления о культе Пушкина в литературе, – это были главы о стилизациях, пародиях и других переработках текста пушкинского романа в стихах, а также о литературных откликах на эти публикации[36].

Таким образом, публицистические новации и откровения А.Д. Синявского (А. Терца), высказанные им в эссе «Прогулки с Пушкиным», после знакомства с работами Б. Самбик-Вейдели обрели для меня вполне осязаемую историко-литературную форму, наполненную многочисленными фактами – конкретными публикациями. Обе работы (книги А.Д. Синявского и Б. Самбик-Вейдели) указывали на то, что пушкинский культ в русской литературе не был ни тотальным, ни доминирующим: немало авторов пытались в разное время и в разной форме преодолеть его или по крайней мере поставить ему преграды.

Разобравшись в том, как складывался пушкинский культ и выяснив специфику его влияния на русскую литературу, я, тем не менее, не добился почти никакого прогресса в определении (точнее говоря – в понимании сути) жанра того литературного произведения, которое было найдено мной и которое фактически послужило импульсом начатого затем литературоведческого исследования. В самом деле, что же такое я обнаружил на страницах найденной в 1994 г. стихотворной машинописной подборки – стилизацию, пародию, бурлеск или, может быть, обыкновенный плагиат? Раньше я подходил к этому вопросу абсолютно интуитивно, не вникая в суть дела. Теперь же мне предстояло опереться на достижения современной (боюсь употреблять здесь определение «научной») филологии.