Современный Евгений Онегин

Мой дядя – человек сердитый,
И тьму я браней претерплю,
Но если говорить открыто —
Его немного я люблю.
Он – чёрт, когда разгорячится,
Дрожит, как пустится кричать,
Но жар в минуту охладится —
И тих мой дядюшка опять.
Зато какая же мне скука
Весь день при нём в гостинной быть,
Какая тягостная мука
Лишь о походах говорить,

Супруге строить комплименты,

Платочки с полу поднимать,
Хвалить ей шляпки её, ленты,
Детей в колясочке катать,
Точить им сказочки да лясы,
Водить в саду в день раза три
И строить разные гримасы,
Бормоча: «Черт вас побери».
Так, растянувшись на телеге,
Студент московский размышлял,
Когда в ночном на ней побеге
Он к дяде в Питер поскакал[48].

Прочитав эти первые строфы поэмы «Сашка», даже неспециалист легко поймет, что Полежаев еще не овладел техникой онегинской строфы, но влияние стиля и образов пушкинского «Евгения Онегина» уже воспринято и отражено в форме этого полупрофессионального произведения. Прочитайте еще 10–12 строф – и вам станет ясно, что автор довольно откровенно срисовывает портрет главного героя с самого себя, занимаясь в основном не изображением характеров действующих персонажей (в этом А.И. Полежаев никогда не достигал особой виртуозности), а эпатажной поэтической мемуаристикой. Во всем чувствуются молодость и вольнолюбивые мечтания, а отдельные стихи выглядят едва ли не как строки революционных прокламаций:

«Но ты, козлиными брадами
Лишь пресловутая земля,
Умы гнетущая цепями,
Отчизна глупая моя!
Когда тебе настанет время
Очнуться в дикости своей,
Когда ты свергнешь с себя бремя
Своих презренных палачей?»[49]

Придет время – и вольнолюбивый студент Московского университета дорого заплатит за то, что осмелился откровенно высказывать столь крамольные мысли: в России на вольнолюбивое литературное творчество любого уровня всегда стремились набросить цензурно-политическую узду. Основное же литературное достижение Полежаева – бурлескная травестия – выражалась в том, что вместо образа жизни и похождений молодого светского повесы, Онегина, он демонстрирует читателям быт московского студенчества, вспоминает о собственных походах в публичные дома и о драках, сопровождавших эти походы. Специфика быта московских студентов начала XIX в., с хамством и мордобоем, зачастую сопутствующими этому быту, представлялась при этом чрезвычайно колоритно. К примеру:

Ах, много, много мы шалили!
Быть может, пошалим опять.
И много, много старой были
Друзьям найдется рассказать
Во славу университета.
Как будто вижу я теперь
Осаду нашу комитета.
Вот Саша мой стучится в дверь…
«Кто, наглый, там шуметь изволит?», —
Оттуда голос закричал.
«Увидит тот, кто дверь отворит», —
Сердито Саша отвечал.

Сказав, как вихорь устремился —

И дверь низверглася с крючком.
И, заревевши, покатился
Лакей с железным фонарём.
Се ты, о Сомов незабвенный!
Твоею мощной пятерней
Гигант, в затылок пораженный,
Слетел по лестнице крутой!
Как лютый волк стремится Сашка
На девку бледную одну,
И распростерлася Дуняшка,
Облившись кровью на полу[50].