Современный грузинский рассказ

Это было и какое-то первобытное, дикарское влечение, но не к женщине, а к самой природе, влечение, вызванное постижением ее красоты и невероятной гармонии, и божественный трепет, и благоговение и страх первооткрытия, но все-таки это была любовь, первая, неосознанная, подавляющая своим необычайным могуществом любовь.

Если бы он был менее взволнован, он заметил бы, как вздрогнула женщина, как она обернулась и как взглянула на него, как мгновенное, боязливое удивление и лучик радости пробежали по ее лицу и как она тут же отвернулась.

— Не удивляйтесь моей смелости, — сказал он и почувствовал, как забилось его сердце. — Мы некоторым образом знакомы.

— Еще бы, — усмехнулась она, — я чуть ли не два часа смотрю на то, какие вы претерпеваете из-за нас мучения.

У Кобы отлегло от сердца.

— Что поделаешь? Это моя работа. И вам, наверное, не легче приходится.

— Из-за этих курсов пришлось оставить семью. Интересно, и кому они только нужны? Хотя я не должна вам этого говорить.

— Издалека приехали?

— Нет. Из Поти.

(«Они из Поти. В гости к Минадзе приехали».)

— Представляю, как надоело вам море.

— Напротив. Я и забыла, когда купалась в последний раз.

— Да, жители побережья не любят море. Хотя это и странно. Вы знаете кого-нибудь в этом городе?

— У меня здесь брат с семьей.

— Правда? — почему-то удивился Коба. — А я вот никого здесь не знаю, — он хотел добавить: — «Кроме вас», но не решился.

— Иногда это даже лучше, — сказала она. — До свидания.

— До свидания, — ответил ей Коба. — Но завтра я вас непременно куда-нибудь приглашу. Скажем, на мороженое или на чашку кофе.

— Посмотрим, — улыбнулась она, — до завтра еще много времени.

И ушла.

Как просто все произошло! Но впереди еще весь вечер. А утром опять осточертевшая лекция!.. Время, отделявшее его от завтрашнего вечера, показалось вечностью. Почему я не пригласил ее сейчас же?» — подумал он, но тут же понял, что растревоженный этой неожиданной встречей и не подготовленный к ней, он не смог бы владеть собой и отпугнул бы ее, и в то же время он сердился на себя за проявление этой привычной для него нерешительности и благоразумной предусмотрительности.

Коба вошел в приморский парк и пошел по усыпанной гравием дорожке. Он весь был в завтрашнем дне, все мысли его вертелись вокруг завтрашней встречи, и время, казалось, тянулось чрезвычайно медленно, ведь даже не стемнело, а еще нужно было дождаться, пока рассветет и пока пройдут три часа, отведенные на лекцию.

Море спокойно переливалось и сверкало в лучах заходящего солнца. Пляж опустел, редкие купальщики виднелись в поблескивающей золотом воде, а на берегу оставались одни только старики да женщины. Все были в купальных костюмах; только четыре, одетые в черное, женщины сидели на песке, подвернув длинные подолы и выставив свои болезненно-белые, не знавшие солнца ноги. Они сидели ровным рядком, четко вырисовываясь на фоне ясного еще неба и синего моря, источая покой и добродетель, и только мигающие вдали, за чертой берега, сливающейся с горизонтом, ранние огни порта вносили в завораживающую своей безыскусственностью картину неожиданное, не вяжущееся ни с чем вокруг неестественное настроение, настойчиво выводя Кобу из всеобъемлющего, властного спокойствия и возвращая в состояние тревожного ожидания.