Современный грузинский рассказ

И вдруг вновь стало светло, тепло и прекрасно. Еле сдерживая себя, чтобы не закричать от восторга, мчится Коба по темному проселку. «В Чохатаури! В Чохатаури!» — с наслаждением повторяет он и, запыхавшись, останавливается у другого двора. «Роман! Эй, Роман!» — слышит он, кто-то зовет Романа («Он дома, он дома!») и, не дождавшись ответа, словно бесплотный, невесомый, летит он дальше, не замечая ни пота, градом катящегося со лба, ни собственного разгоряченного тела, ни острых камней на дороге. «Гогия!» — громко позвал он. «Кто там?» — послышался голос Гогиевой матери. «Это я, Коба. Гогия дома?» — «Нет его, сказал, что к Залико пошел». Дом Залико в двух шагах. Надо только перебежать эту чайную плантацию, и все. Коба продрался через кусты, напрямик, и, еле переводя дух, подбежал к дому Залико. Но кричать с такого расстояния постеснялся и только направился было к калитке, как заметил на пашне чью-то тень. «Гогия!» — тотчас же узнал выходящего со двора мальчика. «Если ты к Залико, так его нет дома», — сердито процедил тот сквозь зубы. «А где же он?» — с напускным равнодушием поинтересовался Коба, но сердце его при этом пронзила такая боль, что он чуть не упал. «Откуда мне знать! Наверное, у тех девчонок!» «Но и девочек нет дома!» — чуть было не закричал Коба, но одеревеневший язык не подчинялся ему. Он повернулся и пошел следом за Гогией, который вышагивал впереди, вызывающе насвистывая. Теперь он не сомневался, что Ивлита была с Залико. Иссякла последняя капля надежды. Казалось, весь мир давил своей тяжестью ему на плечи и пригибал его к земле. Единственное, что рисовалось его смятенному сознанию, это были две тени, притаившиеся под деревом посреди звенящего от стрекота цикад поля, и темная, холодная, безлюдная ночь… Потом эта ночь несколько посветлела, наполнилась голосами и вместе со сверкающей под лампионами струей фонтана метнулась ввысь, и Коба совсем уже рядом увидел приближающуюся к нему улыбающуюся женщину, «Ивлита!» — первый раз в жизни произнес он вслух это имя, но она не услыхала его, — именно в это время грянул духовой оркестр — было уже восемь часов и в приморском парке начинался обычный вечер отдыха.

«Внимание! Совершил посадку самолет из Тбилиси…»

Коба направился к воротам, куда должны были подойти прибывшие пассажиры. Самолет стоял неподалеку, и он увидел, как появилась на трапе одетая в синий костюм стюардесса, как прокричала что-то стоящим внизу техникам и весело засмеялась. Ее беззаботный, звонкий, словно хрустальные бусинки, рассыпавшийся по залитому солнцем пространству смех, такой же чистый и привольный, как окружающая природа, вновь вернул Кобу в праздничное состояние ожидания, одарил сладчайшим ощущением всеобъемлющей радости, и с таким же, как и двадцать лет назад, трепетом посмотрел он на приставленный к самолету трап, по которому уже спускались уставшие, изнуренные пассажиры.

— Быстрее!

С нескрываемым нетерпением ринулся он к женщине. И она его тотчас же увидела и медленным шагом направилась к нему. И чем больше приближались они друг к другу, с тем большим волнением чувствовал Коба, что в самой первой секунде встречи заключены вся правда и красота их необычного приключения. То, что происходило в нем, ни в коей мере не походило на то, что происходило в действительности, и это ощущение непривычности даже наполнило его трепетным благоговением и благодарностью перед вечными человеческими страстями, будто бы и не был он одним из действующих лиц разыгрывающихся событий, а всего лишь свидетелем происходящего где-то вне его. Но это продолжалось всего лишь миг, и едва он увидел грустное, словно сожалевшее о чем-то лицо приближающейся к нему женщины, как вновь охватившая его былая болезненная подозрительность поглотила это приятное ощущение.

Для чего она приехала?