Современный грузинский рассказ

Державшиеся поодаль парни и девушка теперь подошли и спрашивали приятеля, чего, мол, он прицепился? Тот объяснил. Они в удивленье всплеснули руками и загалдели. Девушка стояла, ни дать ни взять, неодолимый соблазн, с интересом разглядывая его голубыми, затененными ресницами глазами, а белые зубы ее сверкали так, что оторопь брала. Какой дивной была она в этот миг. В тонкой, загорелой руке, на маленькой ладони держала она голубоватый камень, величиной с яблоко, и, подбрасывая, играла им.

Датико мужским чутьем угадал, что понравился ей.

— Эй, ты! — кричал один из парней. — Мы таких лесников видали-перевидали!

Датико побагровел, до боли в пальцах стиснул рукоять плети. «И ребята, как на подбор, черти!» — Не бросай, говорю!

— Нет, я брошу, а ты торчи там!

Теперь динамит держал поджарый, мускулистый и волосатый парень. Он взял у приятеля папиросу, поправил шнур заряда, затянулся и махнул товарищам рукой, чтобы отошли. Они медленно, ухмыляясь, пятились назад, с ними и улыбающаяся девушка. Датико снова обожгли только что сказанные обидные слова. «Посмотрим, каких вы видали…» Он уже стоял посреди водоворота, по грудь в воде и, потрясая плетью, кричал:

— А ну, кидай, кидай!

Парень с динамитом сразу расслаб, улыбка его угасла, он подался вперед, с любопытством разглядывая человека, торчащего посреди реки. Подбежали и остальные. Восхищенными глазами смотрела на него девушка, держа на отлете напряженную руку с камнем.

— Дурак ты или кто? Чего прилип, вали отсюда, не доводи нас!

Однако в голосе его улавливалось беспокойство, и на душе Датико полегчало. Двумя прыжками взлетел он на берег, притопнул сапогами, полными воды, протянул руку и, как можно покладистее, сказал:

— Отдай-ка лучше динамит.

Сухожильный парень спрятал снаряд за спину и попятился боком, словно собираясь задать стрекача. Датико шагнул к нему, но в этот миг парень нагнулся, копнул рукой и изо всей силы плеснул в лицо Датико пригоршней песка. Послышался возглас девушки — Ах! Датико хотел обернуться и посмотреть, что там происходит, но тут что-то с треском ударило его в затылок…

Шагнувшая вперед женщина еще была в движении, рука ее стремительно падала вниз, а полные ужаса глаза готовы были выскочить из орбит.

Когда Датико очнулся, он долго не мог сообразить, где он и что с ним. Перед глазами мелькали какие-то черно-красные стружки. Потом вспомнил все. Попробовал подняться, но едва оторвал голову от земли, как снова упал. «Я же ничком грохнулся, кто же меня на спину перевернул?» Он потрогал левой рукой затылок. Крови не было, и это немного успокоило. Он снова приподнялся, превозмог себя и сел. Берег был пуст — ни машины, ни ее хозяев. «Что я им сделал, чуть не убили…» В затылок будто влили расплавленный свинец. Он снова провел по нему рукой и нащупал здоровенную шишку. На том берегу стоял конь и смотрел в сторону Датико. Датико попробовал встать на ноги — куда там? «Убила меня эта сучка!» Он горько скривился: «За что?»

Дурнота навалилась на него, он вздрогнул, стало так стыдно, словно та красавица все еще не сводила с него глаз. С трудом дополз он до воды и свалился в реку. В голове прояснилось. Шлепая по-собачьи, выкарабкался он на тот берег, неуверенней пьяного, добрел до коня, ухватился за седло. Теперь бы сесть… но это не так беспокоило. Рано или поздно он все равно заберется в седло — не на того напали. Сейчас ему хотелось понять, отчего же все так обернулось? «За что?» Он уткнулся лбом в подушку седла. «За что она меня так угостила?» Рукой помог он левой ноге всунуться в стремя, передохнул, собрался с силами, подтянулся и вскарабкался в седло. И только тогда спохватился, что забыл отвязать коня. Он улыбнулся еще горше, прилег на холку, дотянулся до уздечки, дернул, вырвал ее вместе с куском трухлявого корня, и конь понес его. Датико мотало в седле. Мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, он временами кривился в улыбке и повторял: «Вот тебе и красавица! Познакомился, брат!» Встряхивал головой, ощущая всякий раз боль в затылке, и горько щерился:

— Ух, вашу мать…

Перевод В. Федорова-Циклаури.

ЗАВЕЩАНИЕ

То, что я сейчас пишу, — пишу, дети мои, не для вас. Вас, и сыновей, и дочерей, я, живой человек, всей душой того желавший, вразумить не смог; так что ж вам этот клочок бумаги… Пишу это для внуков и правнуков. Пусть знают то, что я хочу рассказать; пригодится им это когда-нибудь — хорошо, а нет — так завещание человека не убивает, не калечит, стало быть, и мне оно не повредит — ни мне, ни вам, никому. Пусть останется — в расход оно вас не введет, пошлины за него не платить…

Одна только у меня к вам маленькая просьба, и уж ее-то вы должны исполнить: не выбрасывайте этих моих писаний в мусор, сберегите их — вот ведь сохраняете же вы квитанции за электричество; ну и положите туда, где эти квитанции хранятся… Или туда, где школьные табеля детей лежат. И на том спасибо, что желание человека исполните, а то, глядишь, и впрямь бог на небесах есть, кто его знает, так ведь перед ним негоже с пустыми руками являться.