— Странное впечатление производит этот «Гефест», — сказал он, не вынимая изо рта сигарету. — Крохотное предприятие, вернее, если я не ошибаюсь (а вполне возможно, что ошибаюсь, ибо специально этим вопросом я не занимался), филиал некоего крупного предприятия, но тем не менее вполне самостоятельная единица, даже с собственным названием. Может, ты видел их вывеску, там, по пути в Горицу…
— Не припомню.
— Ну, это не важно. Так вот, они, понимаешь, производят пластические то ли трубы, то ли шланги, причем являются единственными производителями таких труб в стране. А трубы эти нужны всем, это какой–то особый вид, что ли… Еще они делают резиновые шланги в металле, как для душа. И их тоже. Теперь ты представляешь? Поскольку они единственные производители подобной продукции, они гребут огромные деньги. Зато все остальное, я имею в виду организацию дела, не соответствует размерам производства.
— Нарушение законности?
— Как на это взглянуть. Фактически производство активизировалось в последние несколько лет, когда возникла потребность в этих их благословенных трубах. А до того это была мануфактура, почти частная мастерская, насколько я понимаю… Едва сводили концы с концами. И вдруг потекли деньги, хотя многое осталось по–старому.
— Ты полагаешь, работают на прежний манер, не расширяются?
— Вот именно. Производство несложное, у них два станка, вывезенных из Дании, рабочих много не требуется, там их не больше десятка да пара служащих. Вот так.
— Если я тебя верно понял, с этими огромными суммами они управляются по старинке.
— Ты абсолютно прав, — воскликнул Штрекар, оживленно жестикулируя, словно ухватил главную мысль, хотя ему должно было быть ясно, насколько еще далеко до истины. Гашпарац вдруг подумал: инспектора доконали–таки бессонные ночи. — Видишь ли, — продолжал Штрекар, — они сдавали в банк деньги раз в неделю и хранили их в маленьком сейфе. Знаешь, такие зеленые? Его без особого труда можно унести вдвоем. Представить себе не могу, как там могла уместиться такая куча деньжищ!
— И что это было за ограбление?
— Вероятно, многие знали, как хранятся деньги, оставалось лишь выбрать подходящий момент.
— Ограбление со взломом?
Штрекар ответил не сразу, его воодушевление будто рукой сняло.
— Видишь ли, — сказал он, — в том–то и дело. Взлома не было.
— А что же?
— Сейф открыли ключом. А ключ был только у директора. Однако точно установлено, что директор в тот день находился в Сплите, а ключи лежали у него дома.
— Каким же образом…
— Э, вот тут–то мы и подошли к системе, которая, по–видимому, тебе все–таки недостаточно ясна, — вздохнул Штрекар, закуривая новую сигарету. — На таком маленьком предприятии, где все знают друг друга в лицо, каждому, вероятно, хоть однажды доводилось отпирать сейф или присутствовать в комнате в тот момент, когда его открывали или закрывали. Знаешь, как бывает: директор вышел заморить червячка, говорит по телефону, попросит любого, кто подвернется, открыть сейф.
— Значит, каждый мог сделать копию ключа. Что же вам удалось выяснить?
— Да по сути дела — ничего. Те, кого можно было заподозрить, имеют алиби, а те, кто его не имеет, не кажутся нам способными на кражу.
Штрекар обрел доброе расположение духа. Глубоко затягивался и, развалившись в кресле, дымил в потолок. Гашпарац задумчиво глядел на него. Он знал: Штрекар ждет вопросов.
— Ты считаешь, копию ключа мог сделать и Валент?
— Не отрицаю такую возможность, хотя ничего определенного сказать не могу. Он, правда, уволился оттуда год назад, и все же… А ты как думаешь?
Размышляя, Гашпарац молча наблюдал за Штрекаром, пытаясь по выражению его лица угадать, есть ли у того какая–либо версия.
— Не знаю, — ответил он наконец. — Думаешь, приехал из Германии, специально чтобы ограбить, а затем возвратился снова? И Ружица его встречала? Конечно, в подобной ситуации заподозрить его было бы трудно. Полагаешь, он на это способен?
— Это надо проверить.
На том и расстались. Было уже три часа, стажеры давно разошлись по домам. Гашпарац постоял у окна — Штрекар пересекал площадь Свачича, как всегда опустив голову и заложив руки за спину, — потом и он поехал домой…
— Папа…
— Да?
— Почему тебя никогда нет дома?