Современный польский, чешский и словацкий детектив

— Утром я ушел из кабинета. — Бауманн открыл пакет. — Думал, на минуточку, и не запер двери, но вернулся только около трех. Эти бумаги лежали на столе, но не в пакете, а просто так, под какими-то документами. Вскоре позвонил инженер Сикора, ему что-то было нужно. Я говорил с ним и машинально перелистывал лежащие на столе бумаги. — Бауманн достал несколько листков. — Смотрите, их кто-то в мое отсутствие брал, — показал он, — открыл сначала на предпоследней странице и переписал ее. На такой же тонкой бумаге, как у меня, но только от руки, а не на машинке. Делал он это неосторожно, сильно нажимал карандашом. Вот и оставил следы.

— Вижу, — согласился директор. — Продолжайте.

— Посмотрите эти две страницы на свет. Может быть, узнаете почерк.

— А вы узнали?

— Да.

Сага взял страницы и подошел к окну. На обратной стороне страницы слева были явно видны отпечатки самописки или карандаша.

— Ну? — посмотрел на него Бауманн.

— Вижу. И вы уверены, что это работа Голиана?

— Я полагаю, что это он. А вы, извините, нет?

— Я не графолог, и вы тоже. И я не хочу скандала.

— Вы в самом деле не узнаете этого почерка?

— Я уже сказал вам, что я не графолог. Кроме того, это мог сделать кто угодно, ведь бумаги лежали на столе. Если б они были в сейфе — дело другое. Голиан дал мне ключ что-то после двух, следовательно, времени у него было достаточно. Так же, собственно, как и у всякого другого, кого интересуют эти формулы.

— Это сделал Голиан. — Бауманн поднялся с кресла.

— Сидите, вы же плохо себя чувствуете, — сказал директор.

— Это сделал он, — упрямо твердил Бауманн. — Хотя бы из зависти. Мне удалось то, что когда-то у него не получилось. Он об этом знает и потому меня…

— Он вас не обокрал, — убеждал его Сага. — Не отрицаю, возможно, завидует и, допустим даже, проявляет излишнее любопытство, такое бывает, но… Между прочим, а ваша работа окончена?

— Почти. — Бауманн сел.

— Как давно он знает о ваших опытах?

— Давно.

— Пожалуйста, точнее, — настаивал Сага.

— С самого начала. Следовательно, уже несколько лет.

— Знал еще кто-нибудь на заводе, что вы ставите какие-то опыты?

— Раньше мне помогал инженер Стеглик. Иногда и Сикора. Даже в рабочее время, когда у них находилась свободная минутка.

— У нас на заводе?

— Да.

— А еще кто?

— Токарова, лаборантка. Правда, она выполняла лишь техническую работу.

— А Стеглик и Сикора, они что?

— Я не понимаю вашего вопроса, — сказал Бауманн.

Директор отложил бумаги.

— Я хочу знать, было ли им известно, для чего проводятся эти опыты?

— Нет.

— А Голиану?

— У него был ключ от сейфа, он мог посмотреть мои расчеты. Те двое — нет. На основании опытов, которые они проводили, невозможно сделать общих выводов, самое большее они могли предположить, что это…

Бауманн умолк, протянул руку и взял со стола ключ. Шума трактора или бульдозера уже не было слышно.

— …что это важное открытие? — Губы директора скривились. — Так?

— Возможно. Но я в этом не уверен.

— А Голиан?

Инженер ничего не ответил, и Сага продолжал:

— Вы говорили, что у Голиана когда-то возникла смелая гипотеза и что теперь он вам завидует, потому что у него ничего из этого не получилось? Как все это было?

— Так. — Бауманн достал старенький металлический портсигар и зажигалку кустарной работы, но тут же спрятал обратно и лишь облизал губы. — Это был не более чем импульс, — начал он. — Голиан, правда, занимался этим довольно долго, однажды он показал мне свои заметки, расчеты, их было много, страниц пятьдесят-шестьдесят. Я их проштудировал и ответил «нет». Тогда же я намекнул ему, что, возможно, когда-нибудь этим займусь, силиконы меня заинтересовали. Но прошло не меньше года, и только тогда я… Естественно, уже не по его расчетам, вечерами и ночами. В кино я не хожу, романов не читаю, сплю мало… Человек в моем возрасте иногда оглянется на прошлое, вспомнит и, увидев, что еще ничего не сделал… Мне хотелось, чтоб после меня осталось нечто большее, чем могильная плита. Прошу вас, — вдруг оборвал он рассказ, — вы с Голианом в хороших отношениях, живете в одном доме, он вас послушается…

— Ну и что? Заставить исповедаться?

— Прошу вас. Со мной он говорить не станет, Да и я уже не в состоянии, не могу и не хочу.

— А что, если он откажется? Мы не такие уж близкие друзья.

Бауманн пожал плечами, потом выпрямился и посмотрел Саге в глаза.

На улице поднялся ветер, пыль вихрилась в узком дворе.

— Тогда расследуйте это официально. Как директор. Произошла кража, украдена моя работа — не какой-нибудь пустяк. А Голиан — бывший эмигрант. За такими нужен глаз да глаз.

Он поклонился и вышел. Пораженный Сага долго сидел неподвижно — это был новый, совершенно незнакомый Бауманн. «Я знаю его столько лет…» Директор покачал головой. Бумаги он спрятал в сейф.

Совещание началось без него. Он рассеянно извинился и сел. Когда предложили проголосовать, он тоже поднял руку, хотя так и не понял, о чем шла речь.