Современный польский, чешский и словацкий детектив

— Уже уточнили. — Капитан прищурился. — Дело ведет Лазинский, он сейчас связывается с Прагой, просит поскорее выслать фото. Пока их не пришлют — мы связаны по рукам и ногам. Искать человека по описанию — напрасный труд: «Тридцать семь лет, гладкое, симметричное лицо, темные волосы и нормальная фигура». Иными словами: две руки, две ноги, уши и голова и все прочее, что положено существу мужского пола. Кроме того, серый в полоску костюм, который можно сто раз в день снять и надеть, ну, скажем, шорты. Знаю, знаю, Бренч, в донесении все это сказано по-другому, профессионально, но я вам с официального языка перевел на человеческий. Из определения «рост 173 — 177» да из мудрого заключения «особых примет не имеется» вытекает именно то, что я сказал. Остроумное примечание о том, что господин Шнирке грассирует, они могут оставить при себе. Грассирующих агентов не забрасывают в славянские страны. В ГДР — куда ни шло. Немцы почти все картавят.

— Товарищ капитан, ведь Шнирке-то немец.

— Знаю, родом из Либерца, там и на свет появился в двадцать восьмом, кажется. Это единственное, что более или менее известно. Плюс то, что его папаша работал в пивной, плевать хотел на Генлейна, был мобилизован и погиб где-то в Норвегии. Я вам, лейтенант, так скажу: возможно, это тревога ложная. Бывает, какой-нибудь ревнитель кого-то увидел и — готово, переусердствовал — половина наших ребят ищет, ловит. Запомните это, лейтенант: никогда не будьте излишне усердны. Такое, с позволения сказать, рвение только вредит делу.

И потому, что капитан все время улыбался и щурился, невозможно было понять, серьезно ли его нравоучение. Фамилия капитана — Шимчик. Лицо широкое, серые глаза глубоко посажены. Через десять месяцев ему пора уходить на пенсию. Шимчик страстный рыболов. Хотя добыча обычно оказывается ничтожной, он так объясняет свое увлечение: «Главное — посидеть у воды. Прохлада, уединение, травка…»

— Если вам интересно, подождите. Думаю, Лазинский вот-вот объявится. Возможно, порадует массой приятных новостей.

Бренч легко распознал иронию: эти двое всегда друг друга терпеть не могли, да и не скрывали этого; про их соперничество знали многие, знал и лейтенант Бренч, только начавший службу.

Шимчик не ошибся. Через несколько минут ввалился, не поздоровавшись, толстяк — капитан Лазинский.

— Все в порядке, — изрек он с наигранным добродушием, — ну и материальчик, я вам доложу!

— Вы это о чем? — Шимчик смерил его холодным взглядом. — Вы же должны были поторопить их с фото!

— Я так и сделал. — Короткая пауза. — Но потом к телефону подошел сам полковник Вондра. Лично. — Лазинский плюхнулся в кресло. Оно было обито черной клеенкой и помнило лучшие времена. Пружины жалобно застонали. — Полковник справлялся о вашем здоровье и приказал… — Тут Лазинский выразительно взглянул на Бренча. — Это конфиденциально, приказано сообщить только майору и вам.

— Майору уже сообщили?

Лазинский кивнул и достал блокнот. Шимчик сказал Бренчу:

— Благодарю вас, товарищ лейтенант, вы свободны. — А когда они остались вдвоем, спросил: — Что-нибудь серьезное? Насчет Шнирке, да?

— Отчасти. Но серьезного ничего, чепуха какая-то. Вы помните Голиана с химического? Инженер, товарищ капитан, дело давнее, ad acta [11]. В пятидесятом, кажется, удрал в Баварию, потом, раскаявшись, вернулся, отбыл наказание, вышел, тут у нас получил работу, и мы за ним… Иногда вы, другой раз я, как приказывал Швик. За этим парнем нужен был глаз.

— Конечно. Тогда так было заведено. Чего смеетесь? Что в этом смешного?

Лазинский действительно смеялся. Смеялись щеки, смеялись голубенькие глазки, розовые губы и двойной, казавшийся всегда замасленным подбородок. Потом, посерьезнев, он сказал:

— Его раскаяние было камуфляжем. Чтобы мы не отгадали, кто он на самом деле.

— Ну и кто же он?

Лазинский достал пакетик с леденцами и сунул в рот ярко-красную малину.