Современный польский детектив

Барбара Ярецкая на этот раз пришла не одна. Ее сопровождал молодой человек, немного на нее похожий, лет двадцати пяти, блондин с вьющпмпся, а может быть, завитыми и чуточку излишне длинными волосами, одетый с претенциозной элегантностью.

— Зигмунт Квасневский, сын моего умершего брата. После смерти мужа у меня никого не осталось на свете. И вот, пока не свыкнусь с этим, попросила Знгмунта заняться моими делами. Вы не будете возражать, если и он примет участие в пашем совещании?

Никто не выразил протеста.

Адвокат Рушинский, подчеркнув, что принимает участие не как заинтересованная сторона, а только в качестве свидетеля ряда поразительных фактов, рассказал о происшедших событиях. Более всех были изумлены майор Калинович и Зигмунт Кваспевский. Для обоих многое из сказанного Рушинским оказалось новостью.

— Это аферист! — горячился молодой человек. — Его надо арестовать! Как влепят ему пару лет, пропадет охота фокусы выкидывать!

— То же самое и я твержу, — поддержал молодого человека Апджей Леспяк.

— Не так-то это просто, — возразил адвокат Ресевич. — Не окажись в завещании Ярецкого одной фразы, наша встреча была бы абсолютно бесполезной затеей, а Станислав Ковальский, безусловно, стал бы наследником.

— Это почему же? — спросил Квасневский.

— Потому что Влодзимеж Ярецкий имел право по своему усмотрению распорядиться половиной имущества. Он мог завещать его первому встречному, даже приюту для бездомных собак или кошек. А уж тем более Станиславу Ковальскому из Воломина. Только фраза наследодателя, что он делает это в знак благодарности за то, что тот спас ему жизнь во время Варшавского восстания, вызывает сомнение относительно действительности этого документа. Но я лично не усматриваю здесь злого умысла со стороны Ковальского.

— Но Ковальский-то утверждает, что именно он спас жизнь моему дяде.

— Он сказал это в частном разговоре с адвокатом Рушинским, — разъяснил Ресевич. — И я не удивляюсь этому. Его уведомляют о большом наследстве, и он хочет его получить. Такого рода ложь нельзя рассматривать как мошенничество.

— Я удивляюсь, как вы можете защищать этого афериста! Ведь вы должны представлять интересы Баси. Что же это такое?! — Молодому человеку явно недоставало выдержки и такта.

— Именно как доверенное лицо Барбары Ярецкой я обязан защищать ее интересы и предостеречь, дабы, не желая того, она не навлекла на себя обвинения в преступлении, именуемом в уголовном кодексе «ложными показаниями», — сухо отпарировал Ресевич. — Согласен, что Ковальский, заявляя, будто он спас Ярецкого, поступает нечестно. Но это еще не мошенничество.

— Успокойся, Зигмунт, — одернула племянника Барбара Ярецкая. — Меценат Ресевич прав.

— Позвольте мне кое-что разъяснить, — обратился к собравшимся майор Калинович. — Адвокат Руншнский по телефону кратко рассказал мне об этой любопытной афере. Я решил проверить, что из себя представляет Станислав Ковальский из Воломина. Оказалось, личность эта хорошо известна милиции не только тех мест, но и варшавской. Мелкий воришка и мошенник. Имеет уже несколько судимостей. Часть сроков отсидел, а часть скостила амнистия. Заниматься трудовой деятельностью явно не расположен. Когда нужда припирает, он, как говорят у нас в столице, начинает «подторговывать» чем бог пошлет. У меня имеются его анкетные данные. Майор вытащил блокнот и начал читать: «Станислав Ковальский, год рождения 1933, место рождения — деревня Велька Струга…»

— А мне он сказал, — прервал майора Рушинский, — что родился в двадцать третьем году. То-то мне его моложавость показалась подозрительной.

— Подтверждая версию о спасении жизни Ярецкого, — заметил майор, — он должен был прибавить себе десяток лет. Ему было одиннадцать, когда вспыхнуло восстание. Трудно было бы поверить, что такой мальчуган смог вытащить взрослого мужчину из-под развалин. Впрочем, мы установили, что этого Ковальского вообще не было тогда в Варшаве. В это время он жил со своими родителями в родной деревне под Радзимином.

— Следовательно, он действительно аферист, — стоял на своем Квасневский.

— Теперь я припоминаю этого Ковальского, — заговорила вдова, — он был у нас несколько раз. Покупал медальончики, самые дешевые. В последний свой визит жаловался на безденежье. Говорил, что в поезде у него вытащили деньги. Влодек, человек мягкосердечный, дал ему в кредит товару на двести злотых. С тех пор не видали мы ни этих денег, ни этого клиента.

— Двести злотых? — повторил задумчиво Рушинский. — Это уже занятно…

— Где-то в наших бухгалтерских книгах в графе «не возможно взыскать» значится эта сумма. Короче говоря, нагрел нас этот Ковальский на двести злотых.

— Таков уж его обычай, — засвидетельствовал Рушинский, основываясь на своем личном опыте…

— Муж определенно дал бы ему больше, да я воспротивилась.