Месье Лоран поучал:
— Если ты решил приобрести что-либо в антикварном магазине, проходи равнодушно мимо вожделенной вещи. С тебя запросят значительно меньше.
— При условии, что антиквар не знает трюка…
— Как, петух, промочим горло?
— Опять? Только что выдул три бутылки! Ты, видать, рожден под знаком утки!
Димок погладил живот.
— Жара…
Они вошли в стоящий на отшибе дворик с заросшими плющом сточными желобами. Насквозь пропотевшая гренадерских статей баба вертела на решетке мясо, вытирая о халат красные пальцы-колбаски. Расторопные официанты подавали, глядя ей в рот.
— Будто бы милостыню подает, — вздохнул вор. — Посади свинью за стол… Что закажем, дура?
— Что ты предлагаешь?
— Давай то же.
Пиво было теплым, стаканы — с отбитыми краями, столик шатался.
Димок вспомнил потасовку в Чишмиджиу:
— Жалко, не снял я мерку на гипсовый плащ со всех тех откормленных гусей. Залезают, собаки, в карман христианина! И сверх того, падлы…
Беглый слушал его с улыбкой.
— Хорошо, напомнил. Как было дело с братьями Зуграву?
— Эх! — Вор отмахнулся, в надежде переменить разговор. Силе не спускал с него глаз.
— Что на вас нашло, люди добрые, погнаться за долларами?
— А то не знаешь!
— Не знаю.
Вор поднес стакан к губам, сполоснул рот, потом проглотил. Беглого чуть не вырвало.
— Быдло же ты, братец!
— Не ндравится — возьми такси.
— Скажешь ты или нет?
— Чего сказать? Профессор засмеялся:
— Как было с долларами.
— Ну их к черту, от них все зло в этом деле.
— Кто толкнул идею?
— Младший Зутраву, Тити.
Димок прикурил сигарету со стороны фильтра и закашлялся, матерясь. Силе знал, что это нарочно. Дал ему успокоиться, затем сказал:
— Мы с ним делили келью шесть месяцев. Тоненький такой был, скупой на улыбку…
— Самое что ни на есть падло!
— Только не говори мне, что ему удалось тебя надуть! — Эх! — вздохнул вор.
— Не верится. Тебя-то?
— Бывает…
Они выбрали столик, притаившийся в глубине двора. Забор был низкий, в случае надобности можно было через него перемахнуть и раствориться в окраинах. Димок оценивал взглядом каждого нового посетителя. Не отрывая глаз от входа, сказал:
— Слышал о таком, Бырлибе? — Нет.
— Обчищал в свое время купчишек в Котрочени, давно лежит в земле сырой. Так у него, братец ты мой, присказка была: «Матери божьей и той не верь, если пошел с ней на дело!» Золотые слова! Один только раз решился я пойти с ними, как-никак братья двоюродные, так все равно продали!
— Зугравы что, приходятся тебе двоюродными братьями?
— Приходились.
— Как это — приходились? А-а! — понял Беглый.
— Вот так!
Солнце дошло до перекрестка небес, все кипело от жары. Димок передвинул стул в тенек.
— Держи и ты фары на входе, дура!
— Так, говоришь, кончилось кровопролитием?
— У старших, — вздохнул вор, — я съел кутью, остался один Тити… Приходит он это ко мне и пристает: давай, мол, с нами, и никаких гвоздей! Дело, правда, стоящее, вся выручка из Гостиниц и ресторанов. В одной Мамае немцы оставили тысяч двести.
— Валютой?
— А то! Ребята знали, когда проедет спецмашина, оставалось ее завернуть.
— Подумать только!
— Фараоны смотрят в оба. Добыл Тити немецкую машину, точь-в-точь банковская, нарисовал такой же номер и посадил меня за руль. На пять минут раньше спецмашины проехал я, на полной скорости. А Нику охмурял ментов по радиопередатчику… — Он рассмеялся: — Очистили город от мусоров, все за мной смотрели. Братаны в полковничьей форме арестовали охранников спецмашины. Хоть стой, хоть падай: какие-то новобранцы кинулись им помогать!
— Как в кино! А ты?
— Бросил машину в условленном месте — и на дележ, как было договорено, — Он нахмурился, — Зугравы дожидались меня с перьями наготове…
— За что?
Вор взорвался обиженно:
— Каиафы! Паразиты!
— Хотели присвоить всю добычу?
— Еще бы! А ведь и так сняли бы сливки…
— М-да…
— Скажи, прав был старый разбойник Бырлиба!
Он с отвращением плюнул. Беглый наполнил стаканы.
— А как же нечистый? Не подал тебе знака?
— Нет. Видать, закайфовал с какой-нибудь марухой.
— Ты ж говорил, он тебя бодает, когда…
— Боднул меня Нику Зуграву. — Вор вздохнул: — Пером меж ребер. Сени узкие, двоим повернуться негде. Да они фазаны — пером впервой орудовали, взяться путем не умели. — Димок осклабился: — Прежде чем рухнуть, порешил обоих…
— А Тити?
— Выпрыгнул в окно, только его и видели.
Он замолчал. Беглый смотрел на него внимательно.
— А потом?
— Меня зашил знакомый лепила из больницы. Я держу его на всякий пожарный. В городе суматоха…
— Еще бы!
— Фараоны прочесывали весь уезд. Они со своей стороны, я — со своей искали Тити. — Глаза Димка заблестели: — Не дожить мне до завтра, дя Беглый, если я за казной гонял! Подмывало меня ткнуть ему острие в пупок и спросить: «Что же ты, братику, со мной сделал? Человек ты после этого, Тити?» И ррраз, повернуть перо в его кишках! Вот так вот! — Он вывернул руку, опрокинув бутылки на столе.
— Сиди, черт, спокойно! Люди смотрят! Вор скрипнул зубами: