Современный румынский детектив

Я чувствую, что он в некотором смущении. Кто знает, не грозит ли мне второй раз за утро опасность аварии, тем более что я снова, как и с Паулом Чернеску, буду сидеть на «месте смертника»?!

Едем. С удовлетворением отмечаю, что масштабы беспокойства Мирчи Рошу не толкают его на превышение законной скорости. Он, без сомнения, озабочен, если не сказать больше, но не игнорирует светофоры и ведет машину четко и уверенно. Я поглядываю на него искоса. Красивая борода! И черная! Не эта ли борода осталась в памяти импресарио Попеску? Так или иначе, но это та самая борода, которая утверждает, что она сидела на эстрадном ревю в Констанце за спиной товарища недопустимых габаритов, по каковой причине почти ничего из представления не разглядела, в то время как ее приятель с полным удовольствием наслаждался зрелищем совсем в другом конце Дворца спорта…

Мы еще не доехали до площади Виктории, как я прошу Мирчу Рошу остановиться на платной стоянке.

— Вы знаете, я раздумал. Дальше не поедем. Зато у меня к вам другая просьба, и мне бы хотелось, чтобы вы выполнили ее беспрекословно. Она, так сказать, деликатного свойства, поэтому я вас попрошу не задавать никаких вопросов, даже если некоторые вещи покажутся вам странными.

Он отвечает не сразу. Такое впечатление, что он подавляет вздох, затем решается:

— Я слушаю вас внимательно, сделаю все, что надо, и не буду просить объяснений.

— Сейчас у нас двенадцать пятьдесят, скажем — час. С этой минуты и до восьми часов завтрашнего утра вы должны предоставить в мое распоряжение вашу машину и ваш дом.

— То есть как?.. — заикаясь, переспрашивает Мирча Рошу.

— То есть, — отвечаю терпеливо, не напоминая об обещании ни о чем не спрашивать, — вы даете мне ключ от дома, выходите из машины, уступаете мне место за рулем, даете ключ зажигания и права, потом я вас отвожу, куда желаете, с условием, чтобы вы все это время находились как можно дальше от собственного дома. Если вам негде переночевать, могу уступить свою квартиру.

— То есть вы хотите сказать, что… — говорит художник, чей словарный запас растаял на глазах.

— То есть, — подхватываю я эту игру в оторопь, — мне должны нанести визит у вас на квартире сегодня ночью. Я выпровожу гостя еще до рассвета, и, как я уже вам сказал, в восемь можете принимать дом и машину в целости-сохранности. Кроме того, предупреждаю, чтобы вы не строили никаких планов на завтрашний вечер, потому что…

— То есть дом и машина вам будут нужны и завтра вечером?

— Послушайте, у меня впечатление, что вы собираетесь бросить живопись и заняться беллетристикой. Начинать каждую фразу с «то есть» — звучит неплохо для новичка. Но пока, будьте любезны, оставим изящную словесность. Ключи!

А теперь пустим киноленту так, чтобы время от часу до девяти не прошло, а пролетело. Это потому, что я не помню и мне действительно неважно, как протекло время до этого часа, который в народе называют девять вечера и только дикторы и железнодорожники — двадцать один час.

Капитан Марчел Константин, которого я уж и не помню когда в последний раз видел в штатском, непринужденно садится за руль «дачии» Мирчи Рошу и элегантно трогает с места. За каких-нибудь восемь минут мы долетаем до скупо освещенной улочки. Оба выходим из машины и без единого слова расходимся в разные стороны. К счастью, прямо перед домом художника, где и по сю пору играет радио, приблизительно против левого окна, окна спальни, если я правильно помню, горит бледный неоновый фонарь. Держу ключ наготове, но жду, пока Марчел дойдет до перекрестка. Красивый парень и идет вразвалочку как ни в чем не бывало, хотя в штатское переодевается дай бог два-три раза в году. Покружив на одном месте, он достает сигарету и чиркает спичкой. Это условный знак, так что я спокойно отпираю дверь и вхожу. Зажигаю и потом по очереди гашу все лампы. Ателье художника кажется мне еще живописнее, чем в первый раз, — если позволите мне такую тавтологию. Хотя портрет Виорики отсутствует, ее дух — а я остался при убеждении, что таковой у девушки имеется, вопреки первому впечатлению, — витает в воздухе. В этом пространстве, так причудливо украшенном и освещенном, была бы вполне романтическая атмосфера, если б не сухой, будничный голос, долдонящий сводку последних известий. Пресекаю трудовое рвение кокетливого транзисторного приемничка — небось японский! — в ту секунду, когда он намеревается проинформировать меня насчет какой-то кому-то декларации, и гашу свет в ателье. Перехожу в спальню, поднимаю до половины штору и, как и предполагал, впускаю в комнату молочный флюоресцентный луч фонаря. Хорошо, не придется зажигать света, все видно и так.