Единственный доктор, к которому обращалась чрезвычайно стыдливая Клара, был саксонец из ее родной деревни. Когда-то влюбленный в Клару (она и сейчас оставалась Прекрасной Дамой его грез), он консультировал ее, не заставляя раздеваться, глубоко убежденный, что все неприятности его пациентки проистекают от слишком затянувшегося, хотя, возможно, и достойного всяческих похвал, девичества. Вспомнив о своем бывшем поклоннике, Клара вздохнула, отодвинула кота и, сев на его место, дрожащей, как у больного на смертном одре, рукой поднесла спичку к трубке с ужасным, зловонным табаком ее собственного изобретения, который можно было с успехом использовать для запуска бомбард в стены Гоморры. С загадочным видом, как будто сообщая мужу последние распоряжения по завещанию, Клара произнесла:
— Невроз!
Выронив газету, Корбан возвел глаза к потолку.
— Не может быть! — пораженно воскликнул он. — Еще и невроз?! Какое несчастье! А я-то считал, что у тебя еще осталось немного иммунитету… Это случайно не заразно? — притворно всполошившись, закончил он.
— А што, спрашифается, — вскочила как ошпаренная фрау Клара, — я невроз не могу иметь? За твадцать пять лет, пока я мою, стираю, котовлю, телаю тепе чистым, разве невроз не могу получить? Как пы не так, почтеннейший Корбан! Кокта я тепя гюснакомиться, ты простой лейтенантик пыл. А теперь!..
— Кофе готов? — Корбан поспешил пресечь порыв благородного негодования жены.
Он был сыт по горло ее неврозом. Старуха спит сном праведницы, курит и пьет как извозчик, а сейчас вдруг к ней вернулся невроз, о котором они забыли со времен войны.
— Готофф, готофф! — обиженно прогудела фрау Клара.
— Тогда принеси его и не мешай мне читать. Густые усы Клары оскорбленно задрожали:
— Корбан, я тепе коворить, что ты есть мужлан? — Да. Постоянно говоришь.
— Румынский мужлан! — покрутила носом Клара, наливая дымящийся кофе. — За столько лет мог и ты научиться от меня кароший манир!..
— Кароший манир, кароший манир! — передразнил ее Корбан. — За столько лет и ваша милость могла бы научиться у меня хорошо говорить по-румынски.
— С тем, кто меня не уважает, я говорю так, как он заслуживает! — сквозь зубы прошипела Клара, от обиды забыв исковеркать слова, однако, быстро спохватившись, добавила: — Ты не заслушивать запоты от меня! Показать бы тепе, как себе вел герр Кюблер!
Покачивая головой, муж снова улыбнулся. Герр Кюблер был всего-навсего Гансом Мустшнером, ординарцем немецкого офицера. Клара — тогда юная и неопытная фройляйн Кюблер — прожила с ним едва ли неделю, достаточно тем не менее, с ее точки зрения, чтобы возвести его в ранг герра Кюблера. Это был посмертный памятник бедному Гансу, мимоходом бросившему перед отправкой на Восточный фронт обещание жениться…
Телефонный звонок вернул обоих в настоящее время. Жестом королевы, поднимающей скипетр, Клара сняла трубку.
— Да, резиденция Кюблеров! Да, как раз!.. Удивительно!.. Чудесно! (нем.)
На лице Клары читалось глубочайшее удовлетворение. С дымящейся курительной трубкой в одной руке и телефонной — в другой, она гримасничала перед зеркалом, восхищенная тем, что слышала по телефону.
— Герр Тесак хочет с тобой говорить. — Она с сожалением оторвалась от аппарата.
— Восхитительный молодой человек! (нем.)
— Совсем в уме повредилась мадам, — заключил Корбан, — Кем ты себя воображаешь, старая кокетка? Царицей Савской?
— Мужчина может делать женщине комплименты, даже если он вынужден лгать! (нем.) — пространно высказалась фрау Клара, выпуская в лицо мужу целую тучу дыма. — Румынский мужик, вот ты кто!
Корбан кашлянул и поднял скипетр королевы, отрекшейся от престола из-за того, что не сумела никого поднять до своего уровня.
— Доброе утро, Матей.
— Смерть от отравления свинцом, товарищ майор. Вам придется приехать, я уже выслал за вами машину. А теперь информация другого порядка: поздравляю вас с Новым годом и благодарю за открытку.
— Не за что. Выезжаю!
Он положил трубку на рычаг и отщипнул листик с львиного зева, произраставшего в горшке. От его поборов бедный лев давно стал щербатым. Корбан повернулся к жене:
— Домой обедать не приеду. Поем в городе.
— Ты путешь жевать листья! — напророчила Клара с набитым ртом.
Бирлибонц длинно зевнул, так что у него затрещало за ушами, прыгнул на подоконник, решил было подождать появления ожившей от тепла мухи, но потом торжественно, как сенатор, оскорбленный в разгар заседания, удалился в темноту, под кресло, покрытое до самого паркета чехлом из желтого бархата. Перед домом номер 7 по улице Лаокоон послышался сигнал автомобиля.
— Если кто-нибудь позвонит, я вернусь поздно вечером, — отдавал распоряжения Корбан.
На нем было элегантное пальто из верблюжьей шерсти — подарок, купленный самому себе в Каире во время последнего конгресса Интерпола. Приподняв прощальным жестом шляпу, он вышел из комнаты.
— Женщина?? А я — мадам в борделе? — завопила ему вслед Клара.