Современный румынский детектив

Дед закурил, Морару отказался от предложенной последней сигареты из пачки «Мэрэшешть», отказался молча, едва заметным, но несколько раз повторенным движением головы. Что творилось с Апостолом Морару? Что так огорчило его? Воспоминания, тяжелые минуты, которые он пережил в давние годы? Или волнение было вызвано чем-то другим, имело иную причину? Послышался крик стаи ласточек, улетающих на юг, п при виде их Дед остановился, поднеся ладонь козырьком к глазам. Морару, сделав несколько шагов, тоже остановился, будто испугавшись и не понимая, почему остановился майор. И, только посмотрев на светлое небо вслед улетающей стае, он успокоился, лицо его прояснилось. Он хотел было сказать что-то об этих птицах, он столько знал о них — с той поры, как две ласточки свили себе гнездо над его окном, он подолгу изучал их, досуга у него было предостаточно, и одно время ласточки были его единственными друзьями. Но oei счел неуместным после столь долгого молчания заводить разговор о птицах, когда майор ждал совсем другого. А о том «другом» говорить у него не было ни сил, ни желания.

6

Дед застал Панаитеску вышагивающим по комнате — три шага вперед, три назад: шофер не находил себе места от волнения. Увидев майора, он весь как-то сжался, словно для того, чтобы не взорваться. Сдерживаясь, он так сцепил за спиной руки, что пальцы посинела от напряжения.

— Подозреваю, дорогой мой, что ты набрел па нечто из ряда вон выходящее! — начал Дед с некоторой робостью в голосе, будто желая извиниться, что так надолго покинул своего сотрудника. — Я встретился с Морару, Апостолом Морару, нашим замечательным хозяином, и не устоял перед его приглашением подышать свежим воздухом. Не каждый день выпадает такая возможность — в городе больше разговоров о чистоте окружающей среды, чем кислорода, — оправдывался майор, глядя на мрачную фигуру шофера. Панаитеску, не проронив ни слова, вытащил из кармана блокнот в сиреневой обложке, послюнил палец, загнул несколько страничек с прежними записями и, продолжая расхаживать по комнате, что-то там выискивал.

— Дело Анны Драги кажется мне весьма любопытным, шеф, — сообщил он и, сунув блокнот в карман, пододвинул Деду кресло.

Сам он продолжал ходить по комнате, охватив круглый подбородок рукой. Это была пауза перед докладом.

— В тот период, когда Анна Драга работала в этом кооперативе, — Панаитеску взял с места в карьер, — она никогда не брала слова на собраниях, это видно из протоколов. Кстати, я должен отметить, что бумаги находятся в полном порядке. Папки что надо — ни один лист, судя по моим тщательным исследованиям, не был изъят, так что…

— Так что — что? — повторил Дед и, чтобы показать своему сотруднику, насколько он заинтересован, закурил сигарету, открыв новую пачку.

— Тут бы и дело с концом. Если бы, прежде чем войти в дом, где помещается правление, я не побеседовал с людьми, которые разговаривали во дворе. Иначе я бы и не узнал ничего, кроме этих бумаженций. — Панаитеску не устоял перед соблазном и уселся на стул, напротив Деда. — Итак, я завожу разговор с неким Маортеем, да, Маортей его зовут, и начинаю издалека. Все село знает, зачем мы прибыли, поэтому, где бы я ни появился, люди, заметив меня, начинают шушукаться, некоторые спохватываются, вспоминают бог весть какие дела и потихоньку смываются. Однако я прямо к делу. Войдя во двор, я сразу же выбрал этого Маортея, так что он не мог ни исчезнуть, ни уклониться от встречи. Он думал, я накинусь на него, а я — что делаю? Улыбаюсь! Достаю пачку сигарет и раздаю налево и направо. Так, мол, и так, как у вас с помидорами, с кукурузой, рассказываю им два новых анекдота, знаете, про блох и слона…

— Дорогой коллега, сколько раз тебе говорить, что расследование можно вести окольными путями, зато рапорт о нем…

— Ладно, шеф, — я здесь торчу, с ума схожу, жду тебя битый час, составляю фразы в голове, чтобы ты убедился, что я не прошел мимо вечерних курсов по общей подготовке, как собака мимо забора, а ты покушаешься на мою речь, всю красоту портишь…

— Дорогой Панантеску, поверь, я не против искусства, упаси господь, я всегда целил широкий диапазон твоей речи, виртуозность, с которой ты составляешь фразы, но…