— Но фотоснимок тоже сам за себя говорит. Поэтому позволю себе спросить: не прочел ли ты на ее лице чего-нибудь особенного, что дало бы нам ключ к разгадке истинной причины ее смерти? Пусть мне померещилось, пусть я трижды неправ, но все же хочу обратить твое внимание на ее чуть приоткрытый глаз, посмотри, пожалуйста, — этот глаз придает лицу выражение страха, но страха не в миг смерти, а до нее!
Амарией испуганно посмотрел на Деда.
— Я не понимаю, Дед, вы действительно думаете, что Анна была убита?
— Вопрос задал я, дорогой мой, и не могу тебе ответить, пока ты не выскажешь со всей искренностью свое собственное мнение.
— Вы думаете, товарищ майор, что я мог быть неискренним?
— Дорогой мой, мы разбираемся сейчас не в твоих чувствах к ней, в случае необходимости мы побеседуем и о них. Ты можешь ответить мне на вопрос, который я тебе задал? Или, может быть, то, о чем я тебя спросил, мне только кажется? Во всяком случае, ты был здесь, когда ее нашли, я — нет.
— Я ничего не могу сказать, Дед. Эта девушка была мне небезразлична. Мне не хотелось говорить об этом заранее… Я был уверен, что вы все равно это узнаете и настанет миг, когда вы меня спросите. Я два года живу в селе… Хотел завести семью. Думал, настала пора — и вдруг… По правде говоря, я тогда от горя как ослеп. Погиб не кто-нибудь, а близкий мне человек, с которым у меня были связаны серьезные планы… Я видел только, что у меня отняли все, хотя, если честно, тогда, в тот миг, я подумал — не отняли, а украли. Что я мог увидеть на ее лице? Сначала, когда вы позвали меня идти с вами, я хотел отказаться, пусть я и не имел права… Но все-таки я здесь представляю власть и поэтому пошел.
Дед спрятал в карман фотографию Анны Драги, потом, как будто играя, стал бросать камешки в воду.
— Ты умеешь плавать? — спросил Дед.
— Нет, не умею… В деревне, где я родился, нет реки… В школе пытались научить меня, но не вышло… А потом было поздно…
— Я спросил тебя, дорогой мой, с определенной целью. Следи за камешками. Ты не умеешь плавать, зато не можешь не знать, что означает это клокотание от камешка, брошенного в воду… Глубина здесь, мой дорогой, не больше метра с четвертью, а может, даже и меньше… Поднимемся на берег, я, собственно, с первого мгновения понял, что река здесь неглубокая.
Они взобрались на берег и прошли метров двести вверх, к месту, где была найдена одежда Анны Драги.
— Здесь, Дед, как раз на этом месте, — сказал Амарией, останавливаясь.
— Какую одежду нашли?
— Платье, комбинацию, босоножки…
— Еще что?
— Трусы, — сказал, чуть покраснев, старшина.
— Девушка была найдена обнаженной?
— Да.
— Значит, она не носила лифчика.
— Не носила.
— Хорошо, что ты хоть это знаешь, — сказал Дед укоризненным тоном, который не мог не уколоть старшину.
— Если вы упрекаете меня в чем-то, скажите прямо, товарищ майор…
— Человек тебе дорог, а ты не заботишься о нем, упускаешь его, и вот каков конец. Будто ты не мужчина. Или вас так учили, что раз существует дисциплина, то можно ни о чем не думать?
— Устав, товарищ майор…
— Устав… Конечно, но в уставе не написано, что человек, работающий в милиции, не должен быть чутким.
— Не написано, — вздохнул старшина.
— Именно в этом я тебя и упрекаю, если ты хочешь непременно знать… Неумеха, — не постеснялся добавить майор.
— Я не такой уж неумеха, Дед, — сказал низким, словно виноватым голосом старшина…
— Я говорю об умении не в профессиональном смысле, а в другом… Раз уж мы заговорили об этом, я хочу присовокупить, что мне очень трудно поверить, будто за два года ты не узнал, умела девушка плавать или нет…
— Многие люди заявили, что не раз видели ее на берегу Муреша, другие — что видели ее плавающей.
— Я тебя спросил, дорогой мой…
Старшина вынул платок из кармана и вытер потный лоб.
— Я ни разу не позволил себе пригласить ее на Муреш.
Дед снова бросал камешки в реку, но на сей раз не ограничился этим. Заметив неподалеку на берегу лодку без весел, Дед подозвал старшину и с его помощью вытянул кол, к которому она была привязана.
— Садись! — пригласил Дед старшину и колом оттолкнул лодку метров на десять от берега.