– Вы несправедливы ко мне, – перебил он с мольбой в голосе. – Не скрою от вас: я люблю вас более собственной жизни и переживаю муки ада от сознания, что эта любовь остается навеки безответной. Но я пришел просить не любви вашей, а только одного слова прощения.
– Ну и что же было бы, если бы я простила вас?
– У меня осталось бы счастье посвятить вам всю свою жизнь, все мои мысли, – ответил он просто.
– Дружба преступника.
– Нет, дружба человека, который был преступником.
– Не станете ли вы уверять, что исправились?
– Да, Елизавета Петровна, беру Бога в свидетели, что с той минуты, в которую я заглянул в вашу чистую душу, все нечестное стало для меня ненавистно! О, сжальтесь надо мной…
Он неожиданно для Дубянской бросился перед ней на колени.
– Не бросайте меня в тьму безысходного отчаяния… Я так измучился! Пощадите!.. Будьте для меня тем же светлым ангелом надежды, как и для всех, кто вас знает.
– Встаньте, – сказала Елизавета Петровна. – Может быть, я прощу вас, когда буду убеждена в вашем исправлении.
– Благодарю, благодарю вас, – прошептал Алферов, по лицу которого струились слезы.
Он схватил край ее платья и горячо прижал его к губам.
– А теперь уйдите, – проговорила молодая девушка. – Я не могу больше выносить вашего присутствия.
– Позвольте мне остаться еще несколько минут, и я скажу вам вещи, которые докажут вам, что я и до этого старался быть полезен, если не вам самим, то вашим друзьям. Вы ищете Любовь Аркадьевну Селезневу?
– Да, а вы знаете где она? – с поспешностью спросила Дубянская.
– Она здесь, в Москве, вместе в Нееловым.
– Так дайте мне ее адрес… Я пойду к ней…
– Я сам не знаю, где они живут… Он тщательно скрывает это…
– Они обвенчаны?
– Нет. Он, кажется, даже собирается жениться на одной богатой купеческой дочке…
– Несчастная! Одна, в чужом городе и в руках негодяя! – воскликнула Дубянская.
– Теперь она не так одинока… У нее есть добрая и умная подруга.
– Кто это?
– Мадлен де Межен.
– Шансонетная певица?
– Она бросила сцену… Она теперь невеста Савина.
– Этого мошенника?
– Он оправдан.
– Вы тоже оправданы! – не удержалась Елизавета Петровна.
Алферов подавил вздох.
– Я прошу вас только повременить говорить кому бы то ни было о сообщенном мною вам. Я достану адрес или, в крайнем случае, устрою возможность вам видеться с Любовь Аркадьевной.
– Хорошо, но устройте это как можно скорее.
Егор Степанович поклонился и вышел.
Оставшись одна, Елизавета Петровна Дубянская почувствовала себя крайне несчастной.
Ей начало казаться то, что она оскорбила память отца, снизойдя до разговора с его убийцей, то, что раскаяние этого человека было глубоко и искренно, что было бы грехом отвергнуть его окончательно.
Девушка то плакала, то молилась, то глубоко задумывалась и измучила бы себя окончательно, если бы эту борьбу дочернего чувства с долгом христианским не прервало возвращение ее спутников.
Они рассказали ей все, что узнали в имении Неелова.
– Невозможно было добиться лишь одного, куда они уехали из имения, – заметил Селезнев.
– Да, это вопрос, – вставил Долинский.
– Они в Москве, – заявила Дубянская.
– Почему вы так в этом уверены? – в один голос спросили молодые люди.
– Я имею на это основание, которое пока сказать не могу… На этих днях я получу точные сведения.
– Вы где-нибудь были?
– Я не выходила из номера.
– Что же, вам птица на хвосте принесла все эти сведения? – произнес, смеясь, Селезнев.
– Если это птица, то коршун, выклевавший мое сердце.
Молодые люди посмотрели на нее широко раскрытыми глазами.
Они только сейчас заметили ее бледность и расстроенный вид.
– Что с вами? – спросил Долинский. – У вас кто-нибудь был и огорчил вас?
– Не спрашивайте меня… Я все равно раньше времени не могу вам ничего сказать… Я дала слово.
Они оба остались в полном недоумении.
Прошло несколько дней.
Алферов не являлся со своими сообщениями. Елизавета Петровна ходила в тревожном состоянии духа. Долинский и Селезнев не беспокоили ее вопросами и не возвращались к загадочному разговору о полученных ею сведениях.
В их уме даже появилась роковая мысль, что молодая девушка тронулась в уме.
Они оба продолжали свои розыски в Москве, бывая всюду, где собиралась публика.
Сентябрь в этом году стоял великолепный.
Погода была чисто летняя, теплая.
Сад «Эрмитаж» и Петровский парк по вечерам кишели публикой.
К последнему по Тверской улице тянулись длинною лентою всевозможные экипажи.
Однажды, вернувшись вечером домой, Долинский и Селезнев зашли по обыкновению в номер Елизаветы Петровны.
– Отгадайте, кого мы видели, Елизавета Петровна? – воскликнул Сергей Павлович.
– Не мастерица, – отвечала молодая девушка, грустно улыбаясь.
– Ну, так слушайте. Мы сейчас из Петровского парка. Экипажей там и дам целые миллионы. Богатство – умопомраченье. Красавиц – не перечесть… Вдруг вижу несется коляска, которой позавидовала бы любая владетельная особа: кучер и лакей – загляденье, кони – львы. А в коляске сидят две дамы – одна, точно сказочная царица, другая поскромнее… Поровнялись они с нами, и… о, боги!.. Вторая оказалась Любовь Аркадьевной!
– Вы с ней говорили? – вскочила с кресла, на котором сидела, Дубянская.