Современный самозванец [= Самозванец]

Иван Корнильевич сидел в своем кабинете, помещавшемся рядом с кабинетом его отца.

Лицо его было мертвенно бледно и искажено ужасом сознания приближающейся развязки.

Дверь скрипнула.

Он вздрогнул и замер, но, увидя графа Сигизмунда Владиславовича, вздохнул свободнее.

Граф Стоцкий, поздоровавшись с молодым человеком, оглядел его внимательно.

– Что с тобой?

– У нас идет проверка кассы и книг… – пониженным шепотом, в котором слышалось необычайное волнение, отзетил Иван Корнильевич.

– Ну, так что же?

– Разве ты не знаешь?

– Я ничего не знаю… – спокойно ответил граф.

– Это ужасно… Что будет! Что будет!

– Неужели ты брал деньги из кассы? Какая неосторожность! – будто бы только сейчас поняв в чем дело, воскликнул граф Сигизмунд Владиславович с поддельным испугом.

– Увы! Откуда же бы я брал их на эти громадные кутежи и проигрыши…

– Сколько?

– Сорок две тысячи…

– Ого… Но разве ключи были у одного тебя?

– Нет, я оставлял иногда их кассиру…

– Это Сиротинину?

– Да, Дмитрию Павловичу.

– Поклоннику Дубянской и, кажется, счастливому… В таком случае, все в порядке и идет отлично, – заметил граф.

– Я тебя не понимаю.

– А между тем это более, чем просто. Сама судьба дает тебе в руки прекрасный случай отделаться от беды и от соперника…

– Что ты говоришь? – воскликнул, весь вспыхнув от негодования, молодой Алфимов.

– Дело, дружище, только дело.

– Но это подлость!..

– Громкое слово… Своя рубашка ближе к телу… Впрочем, если ты из идеалистов – принимай позор на свою голову… Не надо было допускать до ревизии и сказать отцу, прося его пополнить из твоего капитала…

– Он проклял бы меня, и на меня бы еще обрушилось проклятие матери.

– В таком случае, надо выбираться из воды… Тут нечего думать, что потонет другой…

– Боже мой, Боже мой… – ломал себе руки Иван Корнильевич.

– С чего же это надумалось Корнилию Потаповичу производить ревизию?

– Он целое лето не занимался делами и захотел проверить.

– А-а… Так как же ты?

– Что?

– Мой дружеский совет не подставлять свою голову… Вспомни, какими глазами посмотрит на тебя Елизавета Петровна, когда все обнаружится… Ведь папенька твой, выгнав тебя из дому, не поцеремонится прокричать о твоих проделках по всему Петербургу.

– Не говори… Он не пощадит, это я знаю.

– То-то же… А тут очень просто, настаивай на том, что ничего не знаешь, и все падет на него. Нужно только уметь владеть собою…

Он не договорил, так как в кабинет вошел сам Корнилий Потапович.

Он был мрачнее тучи и резко швырнул Ивану Корнильевичу какой-то листок.

– Вот! – прохрипел он. – У нас в конторе есть мошенники.

– Что? Не сходятся книги? – спросил Иван Корнильевич, уже, видимо, хорошо владея собою под ободряющим взглядом графа Стоцкого.

– Все сходится чудесно, кроме кассы!..

– А вы никого не подозреваете? – спросил граф Сигизмунд Владиславович.

– Кого я могу подозревать, все они с виду люди честные.

– Я посоветовал бы вам не вмешиваться в это дело самим. Лучше всего передать его хорошему человеку сыскной полиции. Через час вы будете знать, в чем дело… Мы сейчас это устроим, идем, Иван Корнильевич!

Молодой человек схватился за мысль хоть на некоторое время уйти из конторы, быстро взял шляпу и вышел вместе с графом Сигизмундом Владиславовичем.

Последний уже окончательно овладел умом и волею Ивана Корнильевича.

Как автомат сделал Алфимов официальное заявление и вернулся в контору уже с полицейским чиновником и агентом сыскного отделения.

Началось составление акта, во время которого агент разговаривал с графом Стоцким и молодым Алфимовым.

– Не знаю положительно, как это могло случиться?.. Кого винить? – разводил руками Корнилий Потапович.

– Конечно, кассира, – решил агент.

– Сиротинина… Нет, не может быть! – с убеждением воскликнул старик. – Он с такою тщательностью и аккуратностью исполнял все мои поручения… Он – честный человек и притом прекрасный сын!.. Он боготворит свою мать…

– Все это очень может быть, но это все-таки мало противоречит моему мнению, – возразил агент. – Ваш сын признает, что он сам несколько раз отдавал Сиротинину ключ от кассы. А что всего важнее, это то, что после первого же получения ключа он купил себе дачу в Лесном на имя своей матери… Откуда у него деньги?

– У него могли быть сбережения…

– А сколько он получает жалованья?

– Четыре тысячи…

– Какие же могут быть от этого жалованья сбережения при дороговизне столичной жизни?

– Он живет скромно, – продолжал защищать своего любимца Корнилий Потапович.

– Все они скромны с виду.

– Дело совершенно ясное, – вставил свое слово граф Стоцкий.

– Если это его дело, то он сам в нем признается… – в раздумье произнес старик Алфимов и позвонил.

– Позовите Дмитрия Павловича, – приказал он появившемуся служащему.

Через минуту в кабинете появился Сиротинин. Он был печален, но спокоен.

– Знаете ли вы, зачем я вас позвал сюда? – спросил Корнилий Потапович.

– Вероятно, по поводу недочета.

– Знаете вы, кто это сделал?

– Не имею ни малейшего подозрения…

– Ну, так я вам скажу, что это ваша работа! – вдруг воскликнул старик, которому, наклонившись, на ухо что-то шепнул граф Стоцкий.

– Я? – широко открыл глаза Дмитрий Павлович.