Современный сонник

— Вы, конечно, скажете, что я ничего нового не придумал. Не стану с вами спорить, я, пожалуй, мог бы даже еще суровее осудить свою программу или, вернее, отсутствие программы. Вам бы стоило знать, что в свое время я был специалистом по антирелигиозной литературе. У меня обширные познания в этой области и прежде всего огромный опыт самопознания. И все-таки я взялся за этот промысел, и он является мерой победы моего духа, моей свободы среди людей.

Он хлопнул линейкой по мокрой от пота ладони и неожиданно поглядел мне в глаза.

— Почему вы покушались на свою жизнь?

Я поднялся с табуретки и подошел к окну.

— Оставим пустые сплетни. Я пришел к вам по другому делу.

— Вы хотите присоединиться к нам? Да это проще простого. Мы каждый день молимся на берегу Солы, произнося не молитву, а те слова, которые нам подсказывает момент и настроение. Постоянная у нас только песня, рождавшаяся со дня на день, сложенная неведомо кем. Приходите к нам вечером. Для вас это будет одновременно и крещение и жреческое посвящение. Это очень просто. И нет тут никакого обмана, сколько бы его ни вынюхивал скептический ум. Вы будете и соавтором, и служителем этой веры, наиболее демократической из всех, какие есть.

За окном сквозь сложное переплетение лозы дикого винограда я видел тропинку и пригорок, на котором ее уже не было. Там остался только засохший цветок, который теперь катился по сухой земле, гонимый горячим ветром.

— Прежде чем я посвящу себя вечности, мне хотелось бы уладить счеты с бренным миром, — сказал я.

Он тоже встал с топчана.

— Я уловил вашу иронию. Ее я тоже принимаю в расчет, отваживаясь на мой рискованный шаг.

Я повернулся спиной к окну.

— Вы ищете Юстину? Она пошла в Подъельняки.

Я молчал.

— Вы ищете Юстину, правда? — повторил он.

— Ведь вы понимаете, зачем я сюда пришел, — тихо ответил я.

— Действительно, очень драматическая история. Если она подлинная.

— Безусловно. И вы это отлично знаете.

Он улыбнулся одними губами.

— Вы немножко влюблены в Юстину, правда?

Я слизнул соленый пот с пересохших губ.

— Не возражайте, пожалуйста, я все знаю. Она мне рассказывала о ваших свиданиях.

— Не понимаю…

— Она ведь двуличная или, скорее, роковая женщина. Верно? Женщина — дитя. Так или не так?

Меня буквально подмывало вцепиться ему в глотку, в его сухую, разрисованную узором жилок шею. Он почувствовал мою ненависть и усмехнулся выпяченными губами, к которым пристали запекшиеся капельки слюны.

— Мужчина в зрелом возрасте, растративший свою жизнь на высокие идеи и загадочных девиц.

Я тут же пожалел о своей откровенности и усилиях, затраченных на неудавшуюся встречу. Он все яростнее хлопал себя линейкой по блестевшей от пота ладони.

— Я о вас говорю. Именно о вас. Вас завораживают тайны. Вы падкий на сладенькое, противный, грязный тип.

Я сделал несколько шагов по направлению к нему. Он заслонился линейкой, держа ее обеими руками на высоте груди.

— Вы знаете, что мне нужно, — с трудом выговорил я.

Он криво усмехнулся. Я видел, что его левая щека быстро дергается. Глаза у него широко раскрылись, сверкая желтоватыми белками.

— Ты добиваешься, чтобы я тебе сказал, будто я и есть тот человек, которого ты неизменно встречал в разные периоды своей жизни?

— Да, я того хочу.

— Ну ладно. Я покажу тебе след твоей пули. — Он рванул рубаху на груди. — Расскажу, как я лежал раненый на полу и слышал плач ребенка. Как я звал на помощь, а прохожие думали, будто это кричит пьяный за праздничным столом, как к моему дому подъехали люди, которые везли на санях замерзших парней Кмицица. Как я ехал среди обледенелых трупов, слизывая с их рук снег, потому что меня мучила лихорадка с кошмарами и бредовыми видениями. Я тебе припомню все наши встречи, когда я видел, что у тебя такие же глаза затравленного зверя, как и у меня, когда я предчувствовал, что судьба сведет нас и ты до конца жизни будешь искать меня, как я ищу своего очищения.

— Ты когда-то был другим.

— Я был и всегда остаюсь со слабыми.

Я слышал свой голос и удивлялся, что не испытываю облегчения. Мне казалось, что мы исчерпали весь запас кислорода в этой мрачной комнате и сейчас задохнемся.

— Чего ты еще от меня хочешь? — спросил он, тяжело ворочая языком.

— Не знаю. Пожалуй, больше ничего. Хотя я совершенно иначе представлял себе эту минуту.

За окном метался голос кларнета, сливаясь с шумом реки. Продолговатый солнечный луч уже дополз до дверей, ведущих в сени, и стал взбираться на почерневшие сосновые доски.

— Я давно уже ищу и тебя и его. Сперва в своих воспоминаниях, потом в рассказах людей и на страницах газет. Каждую фамилию я принимал за вашу. Потом я искал вас в маленьких городках, вроде нашего, который все мы навсегда покинули. Мне часто кажется, что пережитое мною можно сравнить с горсткой камней, которые я добыл со дна реки и до конца дней буду раскладывать их, всякий раз в новых комбинациях, и искать смысла, управляющего моими действиями.