Совсем как ты

– Шмутье какое? – Она повторила свой вопрос, но с опаской.

– Ты же видишь, в чем я хожу.

– А на вечер?

– А-а. Ну ты же видишь, в чем я хожу.

– На выход ничего с собой не захватил?

– Футболку и смену белья на завтра. Люди придут не на меня смотреть.

На нем были спортивные штаны «Найк», красные кроссовки «Адидас» и желтая футболка «Адидас» в стиле ретро.

– Надо тебе прикинуть на себя еще какие-нибудь бренды, – сказала Джез. – Можешь раздобыть хотя бы пумовские очки или что-то вроде? С большими буквами PUMA на стеклах?

Она откровенно язвила, и он пропустил это мимо ушей.

– А ты не хочешь спросить, что надену я?

– Зачем? Я потом увижу.

– Мне кажется, лучше тебя заранее подготовить, чтобы сердце не прихватило. На мне будет черный комбинезон в облипку. Поддеть вниз ничего нельзя.

Джозеф прокрутил в голове собственные мысли и достал телефон.

Заехав в гостиницу оставить сумки, они обнаружили, что промоутер забронировал им один номер вместо двух.

– Разберемся, – сказала Джез.

Пока они добирались до клуба, оба забыли упомянуть об этой проблеме промоутеру. Хотя Джозеф подозревал, что ни один из них не забыл.

Выступление на публике было одновременно и волнующим, и дурацким. Их встретили одобрительные возгласы и аплодисменты, но Джозеф был вынужден сидеть за неподключенным синтезатором и делать вид, будто давит на клавиши, а Джез раскрывала рот под фонограмму. Однако у нее все получилось гладко и совершенно без нервов, как будто она только и делала, что вихлялась перед толпой в ночных клубах и не понимала, почему именно этого выступления пришлось так долго ждать. Черный в облипку комбинезон соответствовал предварительной рекламе, двигалась Джез пластично и была восторженно принята публикой. Со сцены она уходила в полной эйфории, а на пути в их убогую, тесную гримерку чмокнула Джозефа в губы.

– Это было потрясающе, – сказала она.

– Да-а.

Его захлестнула какая-то опустошенность. На это событие можно было смотреть двояко: самые разные знаменитости начинали именно так – с выступлений под фанеру в ночных клубах. Но разные другие люди, никому неведомые, тоже начинали именно так и продолжали точно так же, причем их категория была куда более многочисленной, чем первая.

– Есть хочу, – сказала Джез. – И выпить. И чтобы ты тоже напился.

– Обойдусь, – беспомощно выдавил Джозеф.

Потом ему было так плохо, что дурнота буквально подступала к горлу.

– Ты в порядке? – спросила Джез.

– Да. Все хорошо.

– Утром будет время повторить.

Он не ответил. Какой смысл? Он или опять займется с Джез сексом, или нет. Прямо сейчас ему казалось, что нет, потому что он был сыт по горло и чувствовал себя виноватым и несчастным, совсем херово. Но несколькими часами раньше он зарекался делать глупости – и на тебе, вот что получилось.

– Ты где витаешь? – спросила Джез.

– Да здесь я, здесь, – сказал он, хотя предпочел бы унестись куда глаза глядят.

– Я так и знала, что в конце концов мы к этому придем, – объявила Джез. – Я так и знала, что ты забросишь своих белых баб.

Когда Джез уснула, Джозеф оделся и отправился на поиски съестного. Он умирал с голода. Просто метафора какая-то: на душе мерзко до тошноты, но страшно хочется есть и надо что-нибудь закинуть в рот. Он не управлял своими аппетитами.

Вернувшись в Лондон, он поехал прямо домой, к матери. Она была на работе. Никакой его одежды там уже не осталось, поэтому он перестирал все, в чем был вчера и сегодня, а потом накинул какой-то старый халат и стал ждать, когда шмутье высохнет. Поскольку не знал, когда получит доступ к своему остальному гардеробу.

Он включил телевизор и начал смотреть спортивные новости на канале «Скай-спортс», потом старую подборку забитых голов в матчах Премьер-лиги, а после – викторины, приуроченные к пятичасовому чаепитию. Во время передачи «Эрудиты» Люси прислала ему эсэмэску.

Ты в порядке? Когда вернешься?

Сегодня заночую у мамы. Одна лишь мысль о спряжении навевала на него тоску.

Почему?

Потом объясню

У вас все хорошо?

Все здоровы. Он больше не хотел ничего спрягать.

Правда все хорошо?

Отключив звук, он решил положить телефон рядом с собой, всего на пару минут, но тут же провалился в сон.

Через два часа его разбудила мать.

– Что ты тут делаешь?

– Я останусь ночевать.

– С чего это?

– Просто так.

– Она тебя выгнала?

– Нет. – А затем, пересиливая отвращение к самому себе: – И зря.

– Почему? Что ты натворил?

Он вздохнул.

– Как обычно.

– Загулял?

– Да.

Ему было неприятно в этом признаваться, но оттого, что он хотя бы частично дал выход своему позору, пришло облегчение. А то он уже боялся, что взорвется изнутри.

– Джозеф.

– Да знаю я.

– Нет, не знаешь. Ничего ты не знаешь.