Я знал, где моя сильная сторона – это точно был не актерский талант. У меня было несколько актерских работ, тогда я понял, что сидеть в автобусе, ожидая, когда наступит мой черед пройтись туда и обратно, это не мое. Я решил стать преподавателем, и спустя некоторое время я понял, что хочу направить свою музыку несколько в другое русло. Я не был точно уверен, что это конкретно будет, и мне несказанно повезло, что меня познакомили с невероятным композитором в Англии, его звали Ричард Харви. Я позвонил ему, кто-то дал мне его номер, и сказал: «Послушайте, мы можем встретиться?» А он ответил: «Секундочку повесите. Вы играете в крикет?» И я такой: «Да». «Ты ешь карри?» и я ответил да. Он сказал: «Отлично. Ты в моей команде по крикету. Ты можешь прийти в воскресенье? Мы будем играть с другой музыкальной командой». Выяснилось, что у него студия в очень крутой части Лондона, в которой мне разрешили пожить. На самом деле, мне было даже страшно туда прийти. Настолько эта студия была великолепна. Он делал в то время много ТВ-проектов реально высокого уровня и несколько кинопроектов, и я от него невероятно много узнал. Я зависал в его студии в Челси и постигал азы. В то время я был парнем, который делает чай и ухаживает за людьми.
Внезапно появилось указание вынести все из одной студии. Я сказал: «Что вы имеете в виду? Даже диваны?» «Да, все». «Вы же не имеете в виду микшерный пульт?» «Да, все. Мы хотим, чтобы эта комната была абсолютно пустой». Сейчас это студия звукозаписи. Почему кто-то хочет, чтобы она была пустой?
«Тут немец какой-то приехал из Лос-Анджелеса. Он хочет это помещение. Он везет с собой все свое оборудование. Поверь мне, у него очень много оборудования. Вынеси весь хлам из этой комнаты». Так мы и сделали, и, конечно, это был Ханс Циммер. Он привез все свое оборудование. Он только закончил работу над «Королем Львом» и собирался начать работу над «Багровым приливом», он попросил меня поработать с хором для этого фильма, потому что он знал, что я пел в хоре, когда был ребенком, и кое-что понимаю в хоровом пении.
Он назначил мне очень привлекательную русскую переводчицу, отправил меня на Abbey Road Studio 1 и дал мне несколько больших, бородатых, грустных, звучащих по-русски мужчин, он хотел интегрировать в свою музыку для фильма именно такой мужской хор, и это было первое, что я сделал. Мы быстро стали друзьями, Ханс и я.
После этой встречи я сказал себе: «Чувак, ты совершенно точно должен идти по этому пути». И спустя некоторое время он уехал из своей студии в Лондоне, вернулся в Лос-Анджелес, и мне было очень грустно, мне казалось, что возможность обошла меня стороной, и тут зазвонил телефон. Он сказал: «Слушай, Гарри, у меня есть кое-что для тебя, и ты точно захочешь приехать и заняться этим. Выбрось этот дрянной автомобиль, на котором ты ездил. Просто оставь там все так, как есть, бери билет в одну сторону, прилетай в Лос-Анджелес и работай со мной над «Островом сокровищ маппетов». Ты ведь все знаешь о детях, ты преподавал. Я думаю, это твой жанр». И я сидел уже в следующем самолете.
Это было в 1995 году. Сейчас 2015 и мало что изменилось. Я не делал чай для него, но я приехал сюда по прихоти, посмотреть, смогу ли я быть кинокомпозитором, и я был кем-то вроде подмастерья. В те годы Ханс сделал меня своим ассистентом, я заменил композитора Ника Гленни-Смита.
Он был ассистентом Ханса и только расправлял крылья, чтобы делать свои собственные фильмы. Так что образовалась дыра, и я ее заполнил. Я работал с Хансом в течение нескольких лет, писал дополнительные партии. Я был там, чтобы собирать крошки с его стола. Я должен был их ловить и работать над ними. И появлялись все новые и новые возможности, и так я начал свою карьеру.
Главное, чему меня научил Ханс, не имело никакого отношения к музыке. Я мог просто наблюдать за ним, а что может быть более бесценным для подающего надежды композитора, чем находится на встречах с Тони Скоттом, Ридли Скоттом, Джеффри Катценбергом, не быть мальчиком для битья и не оказываться постоянно в трудном положении? Я всегда был в той же комнате, где проходили встречи, я наблюдал и слушал. Я был частью общения. Ханс всегда брал меня с собой. Когда пришло мое время, я смог воспользоваться многим.
Ханс мог продать двухминутную тишину как отрывок музыки для боевика, если ему так нужно было. Если от этого зависела его жизнь. Он довольно хорош в продаже его собственной музыки. И он очень хорошо понимает свою роль в качестве кинокомпозитора. Речь идет о том, что он должен дать фильму, я думаю, что многому научился.
В музыкальном плане мы с ним не сильно пересекаемся. У него свои идеи, у меня – свои, возможно, во мне есть его влияние.
Я возвращаюсь в мыслях в те дни, в конце 90-х, время два часа ночи, я нахожусь на автостоянке за его студией, я переживаю по поводу того, как напишу музыку для небольшого фильма, над которым тогда работал. А он на этой же автостоянке затягивается сигаретой, и у него точно такие же мысли в голове.